– Одевайся, – он сунул подбежавшей Люде пижаму, уронил к ее ногам тапочки. – Иначе я вышвырну твое барахло в коридор и тебя следом.

– Ты ничего не понял! – Ее ресницы порхали в полумраке, подобно миниатюрным веерам, создавая иллюзию легкого сквознячка.

– Все я понял, – безжалостно отрезал Бондарь. – Меня не прельщает секс по расписанию и по чьей-то указке.

– Но я хочу остаться сама, – воскликнула Люда, – честное слово!

– Я тоже хочу остаться сам. И тоже не вру.

Подозревая, что переговоры могут затянуться, Бондарь выхватил у девушки пижамную курточку и напялил на нее, напоминая раздраженного отца, силой одевающего капризного ребенка. Со штанами Люда справилась самостоятельно, не переставая сетовать на черствость Бондаря. Он ее не слушал. Ему было важнее, что подсказывают ему совесть и голос разума, а те явно проявляли одобрение.

– Ну ты и лох, – с чувством произнесла Люда, настойчиво подталкиваемая к открытой двери. – Просто идиот.

– Меня переполняет аналогичный восторг от нашего знакомства, – галантно произнес Бондарь и шлепнул гостью по попке. – Выметайся, добрая фея.

Смерив взглядом охранника, появившегося из-за угла, он захлопнул дверь и немного постоял в темноте, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Прошуршали Людмилины тапочки, и стало тихо. Тогда Бондарь ринулся в ванную комнату и обрушил на свою разгоряченную голову водопад ледяной воды. Он провел под душем не менее десяти минут, но все равно биение его сердца было слишком сильным, когда он упал на кровать и зажмурился, приказывая себе спать.

Мозг упорно отказывался повиноваться, подбрасывая Бондарю все новые и новые вопросы. За кого его держат? За племенного быка? За жеребца-производителя? И вообще, черт подери, что здесь происходит?

К своему прискорбию, по прошествии нескольких дней Бондарь так и не узнал ответов на интересующие его вопросы. Правда, постепенно обитатели горной базы привыкли к присутствию постороннего и стали относиться к нему без подчеркнутой подозрительности. Это внушало надежду на перемены к лучшему. А что еще оставалось Бондарю, как не надеяться?

Надейся и жди…

Он был терпелив и осторожен. Раиса сблизилась с ним настолько, что во время совместных прогулок по окрестностям произнесла название горы, близ вершины которой они находились. Оказывается, это была легендарная гора Фишт, к которой был прикован мятежный титан Прометей. В подтверждение этой версии Раиса сказала, что летом на западном склоне различимо огромное красное пятно – его лучше всего видно с моря, следуя по маршруту Лоо – Сочи. По словам Раисы, плывущие в Колхиду аргонавты имели возможность наблюдать мучения Прометея, но не решились освободить его, чтобы не прогневать богов.

Из-за обильного снегопада Бондарь никакого пятна не увидел, а сама гора напомнила ему очертаниями спину крокодила с шестикилометровым гребнем. Места были дикие и очень красивые. Причудливо укутанные снегом скалы, черные провалы пещер, частично заледеневшие водопады. Но больше всего потрясали воображение запредельные дали, открывавшиеся взгляду, привыкшему упираться в теснины городского ландшафта. Это был иной мир с иными законами, иным течением времени. Первозданно-чистый, прозрачный воздух создавал ощущение праздника. Случались дни, когда Бондарь не выкуривал и десятка сигарет, поскольку потребность в никотине резко снизилась.

Он много катался на лыжах. Одного его далеко от базы не отпускали, но выделенный в распоряжение Бондаря инструктор оказался человеком молчаливым, ненавязчивым и вызывающим невольное уважение. Фамилия его была Реутов. Обветренный и морщинистый, как бывалый римский легионер, невозмутимый, как статуя, с коротко остриженными щетинистыми волосами стального цвета, он не позволял себе никакого панибратства ни с Бондарем, ни с молодыми охранниками, которые при появлении Реутова не позволяли себе ни то что мата, а даже чересчур громкого смеха. Это не укрылось от внимания Бондаря. Судя по всему, официальная должность старшего инструктора по горнолыжному спорту, занимаемая Реутовым, совмещалась с функциями иного рода. В нем угадывалась военная косточка, и Бондарь не слишком удивился, когда кто-то из парней назвал того «полковником». Он сделал вид, что этого не заметил, но одарил болтуна таким красноречивым взглядом, что подобное больше не повторялось.

«Полковник», несомненно, пользовался авторитетом среди охранников и обладал правом учить их уму-разуму. С виду он производил впечатление человека сильного, но простоватого, даже недалекого, что являлось лишь обманчивой маской. Было ясно, что когда придет время действовать, такой мужик себя покажет, да так лихо, что молодежь будет только диву даваться.

Преподавая Бондарю азы лыжного мастерства, Реутов ни разу не заводил разговоров на отвлеченные темы. Сухой, угрюмый, замкнутый, он не относился к числу людей, которых хочется называть своими закадычными друзьями. Но Бондарь давно убедился в том, что умение дружить не ограничивается ободряющими похлопываниями по плечу и произнесением задушевных тостов. Реутов явно не был мастаком ни в том, ни в другом. Зато он был честным, надежным. Постоянным. Может быть, язык его не был хорошо подвешен, зато он не был раздвоенным, как сказали бы могикане, понимавшие толк в мужской дружбе.

Почему-то Бондарю казалось, что старший инструктор испытывает к нему сходную симпатию, хотя внешне это никак не проявлялось. Просто два раза в день Реутов дожидался его у выхода из жилого корпуса, делал приглашающий жест, и они вдвоем отправлялись покорять лыжные трассы.

Трасс было три – «красная», «синяя» и «желтая». Назывались они так в соответствии с линиями, нанесенными на металлический щит. Бондарь назубок выучил особенности всех маршрутов, отдавая предпочтение «красному», пролегающему между лесом и опорами канатной дороги.

Тренировки доставляли ему истинное удовольствие. Он и прежде катался на лыжах, но под руководством Реутова отточил технику старта, торможений, поворотов и на собственном опыте узнал, чем высокая стойка отличается от низкой, как правильно выбирать углы схождения и расхождения лыж.

По прошествии недели Бондарь уже не выглядел начинающим новичком, который нелепо распрямившись или чуть ли не на корточках мчится вниз, растопырив лыжные палки. Лыжи перестали своевольно становиться плугом, пропахивающим снежную целину, не разъезжались в самый неподходящий момент и не выносили Бондаря на крутые бугры за пределами накатанной трассы.

Молодые охранники, которые вначале пытались подсекать Бондаря либо неожиданно перерезали ему путь, постепенно отказались от подобных шуточек, поскольку он реагировал на них с высокомерным равнодушием породистого пса, донимаемого сворой дворняжек. Огрызнулся он лишь однажды, но так, что двое из них были вынуждены обратиться за медицинской помощью. С тех пор между Бондарем и остальными образовалась невидимая стена, преодолеть которую не пробовали ни с одной, ни с другой стороны. Его это устраивало. Он совершенно не страдал от одиночества. Единственная причина, по которой беспокоила Бондаря изоляция, заключалась в том, что он ни на шаг не приближался к цели, ради которой стал телохранителем Морталюк. Она ни разу не встретилась с ним и вообще не появлялась на людях. То же самое касалось Щусевича. Раиса намекнула, что хозяйка и ее помощник находятся на излечении в здешней клинике, однако распространяться на эту тему не пожелала.