закончил аудиенцию, проводил неизвестного гостя и сообщил мне, что пора выдвигаться к Матвею.

Дом, где жила семья почившей Ольги Матвеевны Некифорцовой, мы узнали сразу. И не только потому что проверили адрес и маршрут по интернет-карте, но и благодаря огромной стаи птиц, вившейся над ним. Они глухо били крыльями, садились на крышу и тут же взлетали в лиловое небо, клубясь сгустками чёрной копоти. Мне стало не по себе.

— Что это? — будто со стороны услышала свой голос.

— Летят на запах смерти…

— Это вороны?

— Не только… городские падальщики, ищут, чем поживиться… — объяснил босс и, выходя из машины, коротко добавил. — Подожди в машине. В этот раз у нас много техники, попрошу Матвея спуститься к нам, чтобы помочь поднять её, — пара гудков домофона, и Матвей ответил, видимо, ждал нас в коридоре.

Он быстро спустился, и вот мы уже расставляли в комнате почившей старушки нашу хитрую конструкцию. Это были несколько старинных зеркал, которые Глеб расположил так, чтобы они отражались друг в друге. В центр медиум положил дневник, яйцо и фотографию, на сей раз фигура на ней сдвинулась в центр и как будто бы отступила на пару вглубь шагов.

— У тебя есть что-то принадлежащее твоей бабушке? Что-то из её личных вещей? Я боюсь, что дневника может не хватить… — спросил Глеб.

— Не хватить для чего? — переспросил Матвей.

— Нам нужна её энергия, чтобы убедить призрак простить её и оставить вашу семью в покое. В дневнике, конечно, много её переживаний и вины… Но в основном она записывала забавные истории из жизни своих детей, первые шаги и словечки, а в последние годы она его вообще не вела… И как выцветает ковёр на солнце также бледнеет вложенная человеческая энергия… Может быть есть расческа, очки, полотенце? — повторил свой вопрос Кристовский.

Матвей неуверенно обвёл глазами комнату, словно пытаясь нащупать, что может пригодится. Старушки не стало уже несколько месяцев. Ремонт еще не делали, но помещение уже выглядело нежилым и неживым. Личные вещи его покинули вслед за хозяйкой. Кровать, где она провела последние часы жизни вынесли. Теперь этот угол сиротливо зиял пустотой, также как и полки, на которые больше некому было класть журналы и ставить любимую чашку. Какое-то время пространство еще хранило прикосновения тепла, но и оно выветрилось.

— Шкатулка, — хватаясь за соломинку выкрикнул Матвей. — Она часто ею пользовалась, хранила там обручальное кольцо, кулон и еще что-то из мелочей. Фамильных драгоценностей в нашей семье, конечно, не было. Откуда им взяться у деревенских крестьян!

Глеб сдержанно кашлянул, но поправлять Матвея не стал. Это была не наша тайна.

— Вот, — ставя перед нами шкатулку, произнёс молодой мужчина.

Это была дешевая деревянная резная шкатулка, какие продавались в советских магазинах. Фабричная штамповка, ничего особенного: на крышке вырезаны очертания дубовой рощи и пара оленей с раскидистыми рогами. Кристовский, закрыв глаза, провёл ладонью над ней. Ничего. Он разочарованно покачал головой, но решил попытаться ещё раз. Легкая дымчато-серая волна прошла между его рукой и крышкой.

— Ладно, попробуем, — с сомнением согласился он.

Теперь предстояло перейти к самому сложному — непосредственно обряду. Как всегда поплотнее задёрнув шторы: тёмная магия любит мрак, и расставив между зеркалами те самые свечи, с помощью которых оживляли вёльву, Кристовский низким мелодичным голосом начал зачитывать заклинание. Каждое его слово отражалось в зеркалах и повисало в воздухе. Я не знаю, что видел Матвей, он во все глаза смотрел на нас, но не произносил ни звука. Я же видела, как молочные клубы пара воплощались от фигуры Глеба, полупрозрачными сгустками оседая на поверхностях комнаты. От фотографии к шкатулке начали тянуться тонкие проницаемые нити, тюлью окутывая её. Первое время они были недвижимы, а затем стали еле различимо вибрировать. От этого все предметы в комнате несколько утратили своё резкое очертание, размыливаясь.

Зеркала отражали муть, туман, небытие.

Голос Глеба сливался и ускорялся, я ужа знала, что это верный признак приближения сверхестественного. Звуки будто спрессовались — миг, пространство разрезала трещина. Тонкая, размером с человеческий волос. Она увеличивалась. Теперь в этот разрыв можно было заглянуть. Белое пятно с фотографии метнулось, отражаясь во всех зеркалах сразу. Еще — полсекунды, и я увидела, что стоящий рядом со мной Матвей синеет. Приведение стояло у него за спиной. Оно было чуть ниже ростом. Но его белые руки обхватили шею нашего приятеля и изо всех сил её сдавливали.

Я вдохнула, чтобы закричать, но поперхнулась собственным воплем. Голос Глеба звучал спокойно и нейтрально, максимально контрастируя с ситуацией.

— Только её память позволила тебе вернуться! Она никогда тебя не забывала! Всегда помнила! И каждый день просила прощения за свой… Поэтому и с матерью порвала, до смерти не отпустив обиду, — Глеб не пытался схватить или оттащить призрака от Матвея, он убеждал его аргументами.

Разве это возможно? Глядя на то, как у Матвея кончаются силы противостоять призраку, мне было сложно оставаться на месте, хотелось подскочить и оторвать эту бледную тень от мужчины. Но решительность Глеба заставляла оставаться на месте.

— Если ты его убьешь, то никогда не получишь её любви… А так. Я помогу вам встретиться, — пообещал медиум.

Не веря, что это может сработать, перевела взгляд на приведение. Его пальцы разжали хватку, он метнулся в центр комнаты, пытаясь вернуться в фотографию. Его просвечивающая бледно-белая фигура по очередно отразилась в зеркалах, но прежде, чем он успел вернуться в снимок, Глеб выхватил из кармана небольшое зеркальце, раскрыл его, приведение, издав протяжный стон, отразилось в нём, и медиум с победоносным видом захлопнул крышку.

— Попался, чертёнок, — с довольным видом похвалился он.

— И что теперь?

— А теперь самое интересное!

Прежде чем Глеб начал собирать свои зеркала я заметила, что куриное яйцо стало совершенно чёрным.

— Что это? — в моих словах звучала смесь брезгливости и изумления.

— Оно впитало её грех.

— Как губка?

— Что-то вроде того… Теперь осталось отпустить обиду, и возможно мать и нарожденный ребенок смогут встретиться… Где-то там, в другой реальности.

— Ты опять совершил хорошое дело? — подначила я.

— Почти, — Глеб игриво мне подмигнул и написала на обороте фотографии сумму, которую должен был оплатить Матвей.

Благотворительностью здесь не пахло. Но наша миссия пока не была закончена. Спустившись на улицу, я чуть не выронила тяжеленное зеркало, которое дал мне Кристовский. Матвей еще был весь бледный, после пережитого шока. Мы помогли ему сесть на диван, я налила и принесла ему стакан холодной воды, и мы оставили его приходить в себя. Времени, чтобы проследить, как он проведет эту ночь у нас не было. Весь серый асфальт был чёрным от тел мертвых птиц.

— Какого… — чуть было не выкрикнула я запрещенной ругательство, упомянув