Несмотря на размеры, отель был не слишком примечателен, но Муссолини он показался особенным. «Это высочайшая тюрьма в мире», — сказал он одному из своих охранников, возможно, не без гордости. Высочайшая или нет, дуче точно был ее единственным заключенным. Всех гостей эвакуировали, пока он находился в «Вилетте». Теперь единственными обитателями «Кампо Императоре» оставались Муссолини и около двухсот полицейских и карабинеров, а также персонал гостиницы.

Для дуче, проживавшего в комфортабельных апартаментах второго этажа (номер 201), последующие дни стали днями вынужденного безделья. Он проводил время, слушая радио — одна из его новых привилегий — и играя в карты, например, в скопоне со своими тюремщиками, Гуэли и Файолой. Ему также позволили совершать прогулки вблизи отеля. Иногда он замечал пастуха, пасшего стадо на одном из соседних плато. «Время от времени верхом на лошади появлялись владельцы стада, и их силуэты четко выделялись на фоне неба. Они чем-то были похожи на героев иной эпохи, — писал он, — после чего скрывались за горным хребтом».

В целом Муссолини почти не жаловался на жизнь в Гран-Сассо, где ему предоставлялись наилучшие бытовые условия и большая свобода. В конце концов, отель «Кампо Императоре», несомненно, являл собой разительный контраст с сомнительным убранством в Доме Раса Иммиру на острове Понца.

Но одновременно диктатор не мог не задаваться вопросом, а не содержат ли его здесь как потенциального смертника. В этом дурном предчувствии была доля истины: Бадольо отдал приказание о том, что немцы «не должны взять его живым».

А Гитлер, разумеется, именно так и намеревался поступить. В конце августа он в эмоциональной манере ясно дал это понять Эдде Чиано, недавно прибывшей в Германию для промежуточной остановки на неопределенный срок. Эдду и ее мужа, Галеаццо Чиано, заманили в ловушку Гитлера — или, как она заявляла позже, — соблазнили обещаниями фальшивых паспортов, готовым к взлету самолетом и другими благами, особо привлекавшими супругов в их поспешном бегстве. (Разумеется, немцы ничего не имели против Эдды. Гитлер и его клика ненавидели лишь ее мужа Галеаццо.) В любом случае, когда 31 августа Эдда неожиданно появилась в «Волчьем логове», одного вида любимой дочери Муссолини оказалось достаточно, чтобы на глаза Гитлера навернулись слезы.

«Не бойся, — сказал ей расчувствовавшийся Гитлер, когда она узнала об отце. — Он будет освобожден. Нам пока неизвестно, где его держат в заключении, но мы очень скоро это узнаем. И тогда, я тебе обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы его освободить. Можешь быть уверена, я доставлю его тебе в целости и сохранности».

Заговорщики оказались правы в одном: немцы не имели представления о том, где в тот момент находился Муссолини. Гитлер, возможно, не знал, что недавний провал на острове Маддалена в конце августа привел к нервотрепке во Фраскатти, где начали обостряться до предела принципиальные разногласия между Скорцени и десантниками генерала Штудента.

«В рядах генерала Штудента был непорядок, — жаловался позднее Скорцени, подразумевая то, что воспринималось им как явный недостаток энтузиазма в отношении операции „Дуб“. — Мы с Радлем были удивлены, поняв, что даже в Генеральном штабе элитного рода войск полно пораженцев. Сразу по прибытии во Фраскатти один майор насмешливо поинтересовался, известно ли нам, что война проиграна. А после фиаско на Маддалене мы все чаще замечали нежелание нам по-настоящему помогать. Казалось, все вокруг считали нас сумасшедшими, одержимыми бредовой идеей». Скорцени и его заместитель Радль, фанатичные эсэсовцы, нимало не сочувствовали тому, что воспринималось ими как неверие библейского Фомы в рядах измученного войной рядового и унтер-офицерского состава ветеранов люфтваффе.

Скорцени немедля донес свою озабоченность до Штудента, попытавшегося уладить ситуацию дипломатическим путем.

«Люди, о которых вы говорите, — сказал он Скорцени, — и которых я знаю лучше вас, высаживались в Нарвике, в Эбен-Эмаэле, в Роттердаме и на Крите. Я уверен, что они будут и далее честно исполнять свой долг».

В какой-то момент Радль, который, по воспоминаниям Скорцени, «был не из тех, кто отступает», произнес:

«Позвольте мне заметить, господин генерал, что офицер не станет отдавать все силы на войне, которую заранее считает проигранной. Такие настроения мы никогда не понимали и не поймем».

По крайней мере пример двух фанатичных эсэсовцев показывает, почему Гитлер так сильно верил в исключительную преданность легионов Гиммлера.

* * *

Подобные конфликты, вероятно, напоминали Штуденту, что летом 1943 года он — в результате тесного сотрудничества с СС — вступил в странное новое царство. Вместо сражений с противником на линии фронта или в тылу Штуденту пришлось привыкать к заданиям по спасению свергнутого диктатора и, возможно, похищению правительства ненадежного сателлита. Подобные задачи — причудливый изгиб в долгой карьере закаленного в боях сорокатрехлетнего офицера люфтваффе.

Пруссак Штудент во времена Первой мировой командовал эскадрильей истребителей, прежде чем стать главным архитектором германских воздушно-десантных войск, открывателем совершенно новых форм ведения войны. Его считали патриотом, но без абсолютной веры в нацистское руководство, столь свойственной Скорцени и его собратьям в СС.

На первый взгляд Штудент был не слишком харизматичен, особенно после ранения в голову снайпером во время триумфального завоевания Гитлером Европы в 1940 году. «Внешне, — вспоминал один из наиболее доверенных подчиненных Штудента, генерал Хайнц Треттнер, — Штудент уступал таким импозантным генералам, как Кессельринг или фон Рихтгофен. У него был высокий голос, и — после ранения в голову в Голландии — несколько запинающаяся речь ставила его в невыгодное положение в дискуссиях с более искусными ораторами, а его скромная манера держаться могла создать впечатление заурядности».

Но качества Штудента как командира — a он был известен своей храбростью, творческим воображением и упорством — отразились в смелых операциях его тщательно отобранных из числа добровольцев десантников, быстро завоевавших репутацию одних из лучших солдат войны. «Именно Штудент поставил воздушно-десантные войска на высокий уровень, — писал генерал Джон Хакетт, бывший британский десантник, сражавшийся против солдат Штудента. — Именно его решающую заслугу необходимо отметить в прекрасной подготовке немецких воздушно-десантных войск во Второй мировой войне».

Десантники действовали повсюду. В дни зловещей славы Гитлера они помогли разгромить Норвегию и Данию, сыграли решающую роль во Французской кампании, они изгнали британцев с Крита. Позднее немецких парашютистов использовали как чрезвычайно боеспособную элиту сухопутных войск в период все более и более жестоких оборонительных боев в Африке, в России, на Сицилии, в Италии, во Франции, в Голландии и, наконец, в Германии. Штудент и его десантники всегда вспоминали свой легендарный рейд на «неприступный» бельгийский форт Эбен-Эмаэль. Как покажет дальнейшее, именно этот подвиг был на уме у Штудента когда немцы приступили к планированию своей последней попытки освободить Муссолини.