Марк сделал всего два шага, схватил жену за горло, прижал к стене. Она хрипела, царапала его запястье, синела, хватая ртом воздух. А он просто ее душил.

– Папа, ты приехал, – сонный голос Лизы привел его в чувства. Он обернулся, ослабив хватку. Подошел к дочери, в один момент осознавший, что она все видела. Его маленькая принцесса видела его таким. И от этого воздух в легких закончился. Он присел напротив Лизы, которая кинулась ему на шею с радостным воплем. Тогда его отпустило. В тот вечер он забрал дочь и уехал. Лиля вернулась утром и больше не уходила.

Он выгнал ее сам, когда застал в постели с Крисом. В собственном доме, в его спальне, его кровати, с его братом. Он бы ничего не делал, не затевал тот гребаный суд, если бы не Лиза в соседней комнате. Она все видела и слышала. Пьяную мать и незнакомого мужика.

– Я до сих пор помню взгляд Криса, когда он увидел Лизу на пороге и понял, что она все слышала, – Марк выбрасывает скуренную до фильтра сигарету. Прикуривает новую. – И дикий смех Лили. Крис не просил прощения. Ни тогда, ни спустя много лет. Знаешь, мне иногда кажется, что, если бы тогда я захотел его ударить, он бы позволил. Из-за Лизы. Перед ней вот извиняется до сих пор. На могилу к ней ходит.

– А Катя думает, что он к Лиле ходит, – тихо говорит Алиса, пользуясь его паузой. – Ревнует, даже зная, что она умерла. Странно, да?

Марк не отвечает. Что ему сказать на это? Не в его праве судить сестру, когда он сам не знает, что делать дальше.

– Суд был омерзительным. Столько грязи, – он морщится и снова прикуривает. Алиса прижимается к нему теснее, гладит живот, словно успокаивает. – И я был готов пойти на мировую, чтобы не страдала Лиза, если бы не ее новый роман. Моя служба безопасности отследила ее с любовником. И меня это разозлило, – он сжимает кулак, рвано выдыхает клуб дыма. – Суд я выиграл. Но Лиле позволили видеться с дочерью. В одну из таких встреч Лиля и сбежала с дочерью…

…Духота давила после дождя, ночь сгущалась вокруг его машины. Марк вынес спящую Лизу из старенького дома, уложил на заднее сиденье. Лиля стояла в дверях, подозрительно молчаливая, и тихонько всхлипывала. Она позвонила сама, извинялась и продиктовала адрес где-то за городом. Марк домчал быстро по пустеющей трассе. Но Лиля так просто его не отпустила, долго уговаривала выслушать, много говорила, пыталась напоить чаем – Марк отказался, но выслушал. А она снова просила прощения за свои измены, за то, что так и не смогла стать ему хорошей женой. Он ей мужем тоже не стал. А потом он уехал. Но на душе росла тревога, и Марк то и дело оглядывался на дочь. Она мирно спала и даже чему-то улыбалась во сне. И его отпускало. Паника прокралась, когда не сработали тормоза и вопреки сбросу скорости на спуске стрелка спидометра беспощадно ползла вверх. Он влетел в слепой поворот, выворачивая до упора руль, отпустив педаль газа. На мокрой от прошедшего накануне дождя дороге машину вынесло на встречку под колеса фуре с цистерной. Последнее, что он запомнил, – свет фар, осколки и дочь на заднем сиденье.

Он пришел в себя лишь через полгода. А когда очухался – потребовал эксгумировать тело дочери. Только тогда поверил. А Лиля пропала. Марк искал ее и нашел. Тогда она и призналась, что намеренно заманила Марка в тот дом, на той опасной трассе. И тормозные шланги ему перерезали. Она хотела его убить. Хотела от него освободиться. А Марк запер ее в психушке. И каждый день рождения Лизы навещал ее, напоминая, что она сделала…

– Марк… – тихо зовет Алиса и пытается заглянуть ему в глаза. – Но ты же не виноват, слышишь? Ты же не виноват. Не ты убил Лизу. Не ты.

Он знает. Он убеждал себя в этом каждый день, но не выходило. Он был за рулем. Он не уберег. И Алиса позволила ненадолго забыть о вине: своими откровениями, воспоминаниями о нем, добрыми и светлыми. Тем, что была рядом, несмотря ни на что. Даже называя его убийцей – она спасала его. И переворачивала его жизнь. А теперь должна узнать о нем всю правду и помочь ему снова.

Марк молчит, а Алиса ждет его откровений. Выдыхает, открыв глаза. Он ей расскажет все сегодня. Он должен, а она сама примет решение.

– Пять лет назад ко мне пришла женщина. Анна Литвинская. – Алиса напрягается, заглядывает Марку в глаза. Он смотрит, как удивленно взлетают ее брови, как глаза расширяются от удивления.

– Тетя Аня? – все-таки выдыхает она. – Зачем? – спрашивает почти шепотом, когда Марк кивает.

– За деньгами, – Марк ухмыляется, – на твое лечение. А я не дал. Мог, но отказал.

Алиса отстраняется. Спина натянута, как струна. Вот-вот лопнет. Марку смотреть больно. Слишком. И обнять бы, но внутри все словно онемело: не пошевелиться.

– Я не понимаю, – перебивает Алиса, мотнув головой. И Марк видит – она не хочет его слушать. Порывается уйти, но он не отпускает. Не сейчас. Он не даст ей сбежать.

– Пять лет назад я не дал ей денег, потому что даже не попытался вникнуть в ее проблему. Не хотел слышать. Не знал, что эти деньги для тебя. Я тогда пил и подыхал, потому что с моим коктейлем лекарств – алкоголь смертелен. Тогда я был уверен, что ты умерла.

Алиса смотрит на него, и из глаз ее катятся слезы. У Марка самого что-то лопается внутри от собственного равнодушного голоса.

– Я видел, как ты сорвалась с парапета…

Она дергается, как от удара. Сжимается вся. А у него перед глазами тот теплый летний вечер. И шумная компания на мосту. И Алиса на парапете, смеющаяся. И его крик. Ее падение. И темная кровь, растекающаяся по светлым волосам. И его страх холодным потом по спине. А потом алкоголь и судороги, выкручивающие нутро.

После ухода Литвинской его откачивал Регин. Он же потом и вдолбил Марку, что Алиса – жива, только в коме. Но он не расскажет ей, как выдирал ее у смерти, пока она лежала в коме. Как злился, когда она не приходила в себя. Как просил прощения, что струсил и сбежал.

Он выдыхает и повторяет:

– Я думал, ты умерла…

– Марк… – шепот сорванным голосом. Тонкие пальчики на его коже. Она не собирается уходить. И отпускать его не намерена. А он не может ей врать.

– А потом кто-то решил воскресить старую легенду о доме. Кто-то настойчиво искал архивы, вскрывал прошлое. Этой легенде уже куча лет, но она давно уже не действительна. Но кто-то решил воспользоваться ею. Я не знал, кто.

– И поэтому ты решил подыграть, – договаривает все понимающая пташка. – Устроить свадьбу. Зачем?

– Мне нужна была наживка.

Алиса снова отстраняется. Тихо вздыхает. Марк видит, как дрожат ее руки, вцепившиеся в перила балкона. Видит, как ровна ее спина. И как ей тяжело.

– Почему я? – спрашивает и сама вздрагивает, будто боится этого вопроса. Или ответа? Но она не дает Марку и шанса: – Ты знал, зачем тебе жена. Ты играл. Но все равно выбрал меня. Ты знал, зачем мне это брак. И все равно рискнул… мной. Впрочем, – она усмехается, – не я, так кто-то другой, верно?

Верно. Все верно, кроме одного.