Вот только слова ее звучат неубедительно. Не верю я ее радости. Не может она радоваться за человека, мучившего ее столько лет.

– У Марка появились другие женщины. А я искала свою зависимость в других мужчинах.

Она говорит, как пропадала на сутки или двое, а потом приходила в себя то на улице, то в каком-то притоне. Не помнила ничего. Обычно после таких поисков Лиля притихала на некоторое время. Но все повторялось.

Она говорит тихо, иногда замолкая, иногда возвращаясь к самому началу. Я слушаю и ловлю себя на мысли, что что-то не так в ее словах. Не хватает чего-то. И я понимаю. За все время она ни разу не упомянула о дочери.

– А Лиза? – перебиваю на полуслове. – Где все это время была твоя дочь?

– Лиза? – спрашивает растерянно, будто впервые слышит это имя. И в светлом взгляде – пустота. Она действительно не понимает, о ком я спрашиваю. – Разве у меня есть дочь?

– Была, – киваю, отпив последний глоток давно остывшего чая.

– Она погибла? – и столько боли в простом вопросе, что нет сил сказать правду. Я отмалчиваюсь, глядя на дождь за окном.

– Ты ее убила, – отвечаю тихо. Потому что так и есть. Пусть не своими руками, но она позволила это сделать.

Лиля отшатывается, выпускает из рук стакан. Тот падает на пол, разлетается на осколки. Вода забрызгивает ее туфли. А когда я поднимаю взгляд, то сталкиваюсь с осознанным синим взглядом. Руки ее дрожат, когда она прикуривает сигарету. И голос дрожит, когда заговаривает снова.

– Она была слишком похожа на тебя. И Марк любил ее. Тебя любил. Не меня. И даже моя дочь не любила меня. А потом вернулся Крис… Я не помню, как согласилась. Не помню. Помню только сверток в клетчатом пледе на руках у Марка. У него не было Лизы. Он не забирал ее. Ее не было в его машине. Лизы там не было. Я не убивала ее! Не убивала!

Она зажмуривается и сжимается. Сигарета выпадает на скатерть. Я сминаю ее в пустой чашке. Отворачиваюсь. Я не испытываю к ней жалости. Ничего не испытываю. И никого не берусь судить. Только вот Лизу уже не вернешь, а она была замечательной девочкой.

По стеклу стекают кривые дорожки от снега и дождя, а на перекрестке останавливается черный джип. В сердце больно колет, и тошнота подкатывает к горлу. Я льну к окну, всматриваясь в номера. И перед глазами плывет, когда я узнаю номер. Зачем он здесь? Оборачиваюсь к Лиле. За несколько секунд она изменилась: вновь ровная спина, надменный взгляд и уравновешенность. Словно не она только что разрывалась болью и отчаянием. Действительно больна или настолько прекрасная актриса? Мне стало все равно. Главное: зачем приехал Марк? Я чувствую беду, холодящую затылок.

– Ты позвала Марка, – выдыхаю как можно спокойнее. – Зачем?

– Когда все только началось… моя болезнь… у меня был любовник. Он был первым. Я тогда напилась после… связывания, а он был нежен и внимателен. И я рассказала ему о Марке, о том, какое он чудовище. Тогда он пообещал, что отомстит за меня.

Я ничегошеньки не понимала из ее речи. Кто отомстит? Какой любовник?

– Кто отомстит? Андрей?

Она усмехается, глядит в окно.

– Андрей просто хотел денег. Говорил о каком-то завещании, – она отмахивается. – Но мне не нужны деньги.

– А что тебе нужно? – и голос все-таки срывается. – И зачем здесь Марк?

Но она молчит. А я перегибаюсь через столик, хватаю Лилю за ворот платья, притягиваю к себе.

– Говори! Ну же!

А джип тем временем прорезает перекресток, сворачивает на стоянку.

Лиля смеется. Громко, привлекая внимание других посетителей.

– Попробуй спасти, – шепчет, отсмеявшись. – Попробуй, когда он под прицелом. Сможешь? Спаси!

Доносится в спину. А я уже бегу. Забыв обо всем, не видя никого. Кто-то пытается перехватить, отталкиваю. Мимо гардеробщика, толкаю стеклянную дверь. На ступеньках оскальзываюсь, едва не падаю. Я вижу, как Марк выходит из машины, захлопывает дверцу и замирает вполоборота ко мне, задрав голову. Вижу, как на той стороне улицы идет мне навстречу Антон. Мимолетно удивляюсь, что он здесь делает. И понимаю, увидев, как он достает из-под куртки пистолет. И в ушах лишь одно: «Спаси». Я должна. Должна.

– Марк! – ору что есть мочи. Он опускает голову в тот момент, как я со всей силы толкаю его в бок. Он не теряет равновесие и валится на дорожку. Я выдыхаю, и жгучая боль разламывает грудь. Поскользнувшись, взмахиваю руками и падаю навзничь. И последнее, что я вижу – черные глаза, живые черные глаза.

– Живой… – выдыхаю, утопая в темноте.

– Марк, ты идиот, – хмурится Крис, выворачивая руль на повороте.

– Это коронная фраза Катерины, так что придумай что-нибудь пооригинальнее, – усмехается Марк.

– А на кой нарушать традиции? – идет на обгон автобуса.

Марк не отвечает. Брат прав, как и сестра. Он действительно идиот. Крис доказал еще две недели назад, когда приехал в гостиницу к Марку злой, как черт. Матерился. Они даже подрались. А потом сидели, курили и разговаривали. Всю ночь проговорили. И почему раньше не сделали этого? Марк не знает и сейчас.

– Скажи-ка мне лучше, чего ты до сих пор в гостинице торчишь? Ты же без своего поместья дышать не мог.

– Я его продал, – выдыхает. Наблюдать за реакцией Криса интересно. Все его лицо приобретает выразительную гримасу полнейшего шока. – Вернее, подарил.

– Охренеть, – хмыкает, совладав с собой. – И кому, если не секрет?

– Приюту, в котором выросла Катя.

– И в котором жил я, – добавляет Крис, воспользовавшись паузой.

Марк кивает.

– И на фига тогда вся эта катавасия со свадьбой? Хотел дом, а в итоге сам же и отдал.

– Это было нелегко, – возражает Марк как можно спокойнее, хотя сейчас ему меньше всего хочется разговаривать. Ему бы подумать, что делать дальше. А в голове полный бардак, а если и появляются здравые мысли, то все о пташке. Как она там? Крис говорит: нормально. В истерике не бьется, убиться тоже не пытается. Живет. На работу вернулась в школу, активничает. Его ребята за ней присматривают. Крис даже приносил ему газету с разоблачающим интервью от Алисы Ямпольской. Сенсация, которая обратила в прах их брак. Ничего нет, сплошная фикция. Она все правильно сделала. И вроде должно наступить облегчение, но его нет. Вообще ничего нет. Пустота. Черная, безнадежная. И Марк не знает, как из нее выбраться. И стоит ли?

– Мастерские-то когда успел вывезти? – не унимается Крис.

– Было время, – неопределенно отвечает Марк. – Сейчас вот обдумываю некоторые детали нового бизнеса. Потом, когда все закончится. Ты бы лучше рассказал Кате о Лиле. Мучится же.

– Да брось, Марк, – очередной поворот, шорох грунтовки под колесами, и вот уже вдали замаячили смутные очертания полуразвалившегося дома. – Мы оба знаем, что Лиля перестала существовать для меня еще до всего… А все, что было, – совсем не из ревности, а по дурости. И мы же уже разобрались, кажется, – морщится Крис.