– Что говорит коллектив?

– Много чего. Языками молоть не мешки ворочать. Ее в театре не любили, завидовали. Характер у жертвы был тот еще. По сути, она была у них хозяйкой. Директор ее боялся, главный режиссер старался не спорить. Кстати, он был против спектакля, говорил, что не к добру. Как я понял, у него все не к добру, он пьющий язвенник, одинокий, питается всякой дрянью в театральном буфете…

– И что? – с недоумением спросил Савелий. – Какая разница?

– Никакой. Костюмерша Танечка очень напирала на буфет, говорит, ему не хватает теплой женской руки, поэтому он такой сложный. Это она обнаружила тело. До сих пор трясет, говорит. Единственная, кто плакал. Ну еще бабуля, которая билеты проверяет. Говорит, таких, как Анна Пристайко, больше нет. А что характер плохой и грубая, так ей все можно. Зритель ходил на нее, и не слушайте, что вам говорят. Я спросил, в каком смысле? Ну что, мол, это месть и все такое. Оказывается, новый Антоний в жизни ее любовник, некто Олимпий… черт, не помню фамилии. Его супруга пару дней назад закатила ей скандал. Кто такая эта, с позволения сказать, супруга, и кто такая Анечка Пристайко? Кроме того, никто свечку не держал. Ей все завидовали, распускали сплетни, особенно эта бездарность Леночка Булах.

– Ты думаешь, кто-то из своих?

– Вряд ли. Хотя… Понимаете, артист – фигура эмоциональная, вся на нервах, вполне может пришибить кого-нибудь с ходу… Спонтанно, как говорит философ. А тут убийство с заранее обдуманным намерением. Убийца положил шнур в коробку, сумел пронести в ее гримерку, причем она ничего не заподозрила, не подняла шум…

– Ты думаешь, она его знала? – спросил Савелий.

– Может, и знала. Но не обязательно. Он принес цветы и подарок, – сказал Федор. – Таких обычно не замечают. Я уверен, никто не вспомнил, что видел чужого мужчину в коридоре или около ее комнаты. Он мог быть одет как курьер.

– А разве там можно всем ходить? – спросил Савелий.

– Не всем, а только самым близким. Например, Леша Добродеев, он же Лео Глюк, не вылезал от нее, отлучался только в буфет принять. Он принес громадный букет белых лилий, как на похороны. Смрад стоял… там нет окон! И бусины рассыпаны на полу. Нельзя. Но всегда найдется кто-то, кто пролезет.

– Коля, это тот же, что в музее? Ту девочку? – спросил Савелий.

– Спроси чего полегче. Не знаю.

– А почерк? – настаивал тот. – Обе жертвы задушены в публичном месте, чуть ли не на глазах, и никто ничего не заметил. Он умеет маскироваться и ускользать незамеченным.

– Убийство в музее связано с делом Кротова, скорее всего, – сказал Федор.

– Дело Кротова рассыпается, его закроют, – сказал капитан. – Это было самоубийство.

– Ты уверен?

– Я не философ и не гадалка, – с раздражением ответил капитан. – У меня два убийства на руках, и нет времени сидеть и гадать, что с чем связано.

Заявление так себе по смыслу, скорее эмоция. Коля и сам чувствовал, что дело бизнесмена не «выжато» до точных ответов на все вопросы, но тут уж ничего не поделаешь, начальству виднее.

– А если это душитель? Тот, который три года назад? – предположил Савелий.

– Может. Вот поймаем и спросим. Лично приглашу тебя на допрос.

Они смотрели на приближающегося Митрича с тележкой. Тележка отчаянно дребезжала, и Митрич всякий раз смущался и обещал приобрести новую. А Федор отвечал, что лязг этого механизма такой же атрибут заведения, как и фирмовые бутерброды. Бренд, лицо и логотип. Да ладно, смущался Митрич, какое лицо, ей уже сто лет!

– Савелий, скажи тост, – попросил капитан. – Придумай что-нибудь оптимистичное.

Савелий вздохнул, поднял бокал с пивом и замер, нахмурясь. Прошла минута, он напряженно думал.

– Ладно, Савелий, я пошутил. Давайте за возвращение!

– А кто вернулся?

– Мы все время возвращаемся, Савелий, не заметил? Только соскочил с поводка, как сразу назад. Карма! Причем философская.

Савелий наморщил лоб, пытаясь сообразить, что имеет в виду капитан.

– За успех! – коротко сказал Федор, и они выпили. – А что дальше?

– Поговорю с женой Олимпия, – стал перечислять капитан, – еще раз пройдусь по коллегам и завистникам, попытаюсь выйти на типа с коробкой. Ей их принесли четыре, она даже не открыла, так и остались в подарочных пакетах. Та, в которой был шнур, синяя. Небольшая, но в карман не спрячешь. Он нес ее в руках. Или в пакете. Возможно, у него были цветы. Там букетов штук десять, не меньше.

– А что в остальных коробках? – спросил Савелий.

– В одной трюфельные пирожные, четыре штуки, из «Прадо», в двух других шелковый шарф и японская чашка. Везде именные открытки с поздравлениями. От мэра, бизнесмена Речицкого и Лео Глюка, он же Алексей Добродеев. Открытки в коробке с орудием убийства, как вы понимаете, не было, подарок анонимный. Пальчиков тоже нет, грамотная сволочь.

– Может, брошенный любовник? – сказал Савелий.

– Может. Они же все, как правило, лишают бывших любовниц жизни. Очень может быть. Да еще у всех на виду. Покопаемся, Савелий, в ее личной жизни, привлечем сплетника Лео Глюка, говорят, они дружили. Тесно дружили, как намекает направо и налево этот писака. Вот и возьмем его за жабры. Может, ему для криминальных хроник материала не хватало… Еще коллеги рвутся выложить всякие грязные подробности ее личной жизни, а чего? Можно позволить себе, по морде уже никто не даст.

Они помолчали. Савелий был печален, капитан злился, хотя вряд ли сумел бы объяснить, на кого и почему. На жизнь вообще.

– Я видел ее в музее, в образе Клеопатры, – сказал Федор. – Впечатляет. Некоторые фигуры безупречны, другие попроще. Как будто делали разные мастера. Иван считает его гением.

– Не заметил, – сказал капитан. – Они мне все как куклы, на одно лицо. Клеопатру не видел. Не мое.

– Она сидит на троне, а по спинке ползет черная змея. По легенде, она покончила с собой после того, как ее войско было разбито римлянами. Плутарх пишет, что на ее руке обнаружили два следа от укуса змеи, но самой змеи не нашли. Другой историк писал, что она дразнила змею золотой заколкой, выманивая из кувшина. Это бездоказательно и скорее из области фантазии. Свидетелей не было. По слухам, она любила яды и много экспериментировала, пытаясь выявить самый действенный и безболезненный. Согласно еще одной версии, яд содержался в шпильке в ее прическе.

– То есть тот, кто убил, не случайно выбрал орудием убийства змею? Он был в музее и видел куклу?

– Не обязательно был в музее. Все знают, что Клеопатра умерла от укуса змеи. Но убийца явно выбрал кожаный шнур не случайно, Савелий. Это символ, знак, и, как всякий знак, он имеет свое значение.

– Знаки, символы, магия… – капитан застонал. – Опять мутняки!

– Но если это знак, то убийца из музея и убийца из театра не один и тот же!