Каюта у доктора Тюрдеева была большая. Правда, не две комнаты, как у Лизы, а одна, но зато с альковом для кровати и просторная. Обставлена просто, но со вкусом и недешево. И не в поморском стиле, как можно было бы ожидать, а в итальянском. Изящные линии, лак, цветное стекло, и картины на стенах, явно итальянские.

– Нравится?

– Очень! – честно призналась Лиза.

– Это хорошо! – кивнул лекарь, и Лиза его ответу чрезвычайно удивилась.

«Что за неуместное одобрение? Я ему кто? Девчонка?»

Но Тюрдеев ее, похоже, ребенком не считал.

– Садитесь, пожалуйста, Елизавета Аркадиевна, – указал он на кресло. – Что будете пить, самогон или граппу?

– Интересный выбор! – Он ее умудрился удивить второй раз за пару минут.

– На самом деле, вполне логичный, но мы об этом еще поговорим, я думаю. А пока на ваш выбор, Елизавета Аркадиевна: самогоночка аутентичная, поморская, из Кеми, а граппа от Доменико Сибона, старая, знаменитая и тоже крепкая.

– Что в лоб, что по лбу? – усмехнулась Лиза. – А вы сами что рекомендуете?

– Сам я рекомендовал бы вам воздерживаться от употребления горячительных напитков, но, боюсь, все равно не послушаетесь. Так что давайте выпьем граппы. Под самогон закуска нужна, и еще не всякая подойдет, как вы, полагаю, знаете, а граппу, как коньяк, можно пить просто так.

– Тогда граппа, – согласилась Лиза.

Тюрдеев был странным человеком. Вернее, необычным, не шаблонным. Несмотря на недвусмысленные имя и фамилию, выглядел не как природный помор, а скорее как европеец, откуда-нибудь из центральной Европы, да и вел себя соответственно. Говорил спокойно, голоса не повышал, слова выбирал аккуратно и никогда не высказывал необдуманных мыслей. Черты тонкие, кость тоже. Пальцы длинные, кисти рук узкие, можно сказать, изящные. Похож на пианиста, и в самом деле пианист великолепный, бильярдист, впрочем, тоже. Но если присмотреться, рост и ширина плеч у него вполне поморские, да и цвет глаз и волос сразу выдают северянина.

– Леонтий Микитович, – спросила Лиза, принимая хрустальный стаканчик с чуть желтоватой граппой, – а как вас матушка в детстве звала?

Тюрдеев не смутился и не обиделся, напротив, посмотрел на Лизу с интересом.

– Она звала меня Люликом, отец, впрочем, тоже. А вы, Елизавета Аркадиевна, отчего об этом спросили?

– Не знаю! – честно призналась Лиза. – У меня бывает… Спонтанно, вдруг…

– Как прошлой ночью?

– И да, и нет! Я закурю?

– Ни в чем себе не отказывайте! – улыбнулся Тюрдеев, но голубые глаза остались серьезными. Можно сказать, внимательными.

– Я, собственно, о прошлой ночи и хотела поговорить. – Лиза закурила, пригубила граппу. Эта была хороша, много лучше тех, что пили они с Надеждой и Клавдией.

– Страх! – сказала она после паузы. – Вот о чем я хотела поговорить.

– Страх? Хорошая тема, – согласился Тюрдеев.

«Да уж, зашибись, какая тема! Но с кем-то же мне надо поговорить?!»

– Я сейчас говорила с Райтом, – сказала она тихо. – Иан хороший человек и, наверное, желает мне добра. Но он меня напугал до смерти. Заговорил о моем здоровье. Упомянул о возможности тромба…

– Я испугалась! – сказала после короткой паузы, потребовавшейся, чтобы взять себя в руки. Но и Тюрдеев вел себя деликатно. Лишних вопросов не задавал и, уж тем более, не торопил.

– Испугалась! – повторила Лиза. – У меня так бывает иногда. Накатывает ужас, и ничего не могу с этим поделать. Просто цепенею от ужаса!

– Сегодня тоже оцепенели?

– Ну да! То есть нет! Я ему этого не показала, но внутри…

– То есть вы, Елизавета Аркадиевна, цепенеете только внутри себя, но поведение продолжаете контролировать?

– Пожалуй, что так, – согласилась Лиза.

– А если в бою, или вот как сегодня ночью?

– Ну, – пожала она плечами, – вы же понимаете Леонтий Микитович, в бою не до того! Зажимаешься и идешь дальше.

– Понимаю, – кивнул Тюрдеев. – Но и вы, верно, знаете, что бесстрашных людей в природе не существует. Их эволюция, как полагает господин Дарвин, извела под корень за ненадобностью. Только законченный псих ничего не боится. Страх естественная реакция здорового организма на опасности и неизвестность, обратная сторона инстинкта самосохранения. Стыдиться здесь нечего. Напротив, то, что вы мне сейчас описали, Елизавета Аркадиевна, называется мужеством. Способность превозмогать свой страх – это и есть мужество!

– А способность получать от этого удовольствие называется мазохизмом?

– А вы получаете? – живо заинтересовался лекарь.

– Не совсем, – смутилась Лиза. – Не так, не от этого. Но риск, опасность, угроза… Я… я буквально наслаждаюсь ими! Потом, может быть, и струшу. Истерика может случиться. Но это потом. А в бою, между жизнью и смертью, в кризис – чистое наслаждение. И отходняк потом, как после дури, но все равно хочется еще!

– Но вы же истребитель, что в этом необычного?

– Да, я Райту так и сказала, но…

– Расскажите мне, что и как случилось ночью, – предложил лекарь. – Только откровенно и всю правду! Рассказанное врачу равносильно тайне исповеди, знаете ли.

– Знаю! – вспомнила Лиза слова Райта о врачебной тайне.

«Рассказать? Всё? Почему бы и нет? Что за тайны мадридского двора?!»

– Глупая история, если разобраться! – сказала она вслух. – Ребячество чистой воды, спонтанность подростковая… То да се…

И она стала рассказывать Тюрдееву, что и как происходило с ней и вокруг нее этой ночью. Про свои чувства и впечатления. Про страх и восторг, и про холодную решимость. И про две остановки времени рассказала тоже.

– Елизавета Аркадиевна, – спросил Тюрдеев, когда Лиза закончила свой рассказ, – а кем вы были там?

– Где, простите? – не поняла Лиза.

– Не знаю, право, – чуть улыбнулся лекарь, но Лизе отчего-то показалось, что ему совсем не до смеха. – Не знаю. Откуда же мне знать? Но думаю, это не ад и не рай, как мы их себе воображаем. Полагаю, это мир… Другой мир… Он должен быть похож на наш, я прав?

«Мир? Мой мир? Серьезно?!»

– Не знаю, о чем вы говорите, Леонтий Микитович! – сказала она вслух, спокойно, но решительно, можно сказать, недвусмысленно, выражая свою мысль. – Я, разумеется, «больная на всю голову», как говорили курсанты у нас в Академии, но галлюцинаций не вижу и голосов не слышу. И выходцем из иного мира себя не считаю. С того света, может быть, – это уж как теологи с врачами договорятся, – но не более того.

– Значит, не скажете, – кивнул Тюрдеев. Он явно не поверил Лизе, но настаивать, как видно, не хотел. – Так тому и быть!

«Так тому и быть? Серьезно? И это все, что ты готов мне сказать, задав такой вопрос?»