– Кто она? – интересуется Гонзо, сидя возле моей кровати, излучая крепкое здоровье и поводя мускулистыми медвежьими плечами под кителем войск особого назначения.

К нам подходит Ли. Она заглядывает в мою карту, строго велит Гонзо меня не утомлять и напоминает, что завтра выписка, – горе мне, если я все испорчу. Гонзо тем временем составляет ее карту – его уважительный, не претендующий на чужое взгляд слегка печалится, и, когда Ли уходит, даже не посмотрев на него, он объявляет ее достойной избранницей.

– Хочешь, я кое с кем потолкую? – предлагает Гонзо. – За Красным Сектором есть старинный замок. И я знаком с одним парнем, приятель которого недавно конфисковал столовое серебро.

Выходит, благодаря архитектуре магараджей-криптокоммунистов и добру, награбленному в ходе спасения Аддэ-Катира от прочих освободителей, у меня все-таки будет свидание. Гонзо предлагает дождаться, пока на поле обезвредят все мины, а зенитная артиллерия как следует окопается, – если будет бомбежка, после ужина мы полюбуемся фейерверком. Одна загвоздка: сражения в Красном Секторе больше не идут, но он все еще считается полем боя (в отличие от того городка, где меня ранили и где якобы было сравнительно безопасно), то есть нас сперва должны туда командировать. Впрочем, Гонзо и тут не теряется – он мастер обращать строгие приказы себе на пользу и умудряется придумать задание с нулевым риском, для выполнения которого необходимо участие оперативной группы (Гонзо и его повара-спецназовца, команды вооруженных и смертельно опасных официантов, контрольного пункта с плитой), высших эшелонов (меня и столика на двоих с салфетками, причем последние идут под кодовым названием «заплатки для флагов, белый лен, излишки») и санитарного врача (Ли в соблазнительном обмундировании спасателя-парашютиста, с карманами на самых интригующих местах). Метрдотель Гонзо рад сообщить, что ресторан ждет нас в семь тридцать.

Красный Сектор – холмистая прохладная долина с речушкой, в которой не плавает ничего мерзкого. Наш бронеавтомобиль – по сути, обычный трейлер, затюнингованный самим Рембо. Ли сидит на моем колене, потому что больше негде (Гонзо тщательно рассчитал количество техники и рабочей силы, вероятно именно этого и добиваясь), ее волосы пахнут зноем и ею, а рука лежит на моем плече. Эта близость чрезвычайно меня заводит, и, когда Ли слегка откидывается назад и потягивает спину, легче не становится. То ли спина у бедняжки в самом деле затекла, то ли она лучше Гонзо знает цену случайным касаниям, и ей уж точно известно, что ерзающая по моим ногам попка и бледная шея у меня под носом приводят к невольной, постыдной и невероятно приятной реакции в паху, а именно к замечательному стояку, который Ли могла бы лицезреть, повернись она влево и опусти глаза, чего она не делает, даже когда восхитительный розовый закат окрашивает холмы, и ей приходится выгибать шею, чтобы на него взглянуть.

За нами в таком же фургоне-мутанте едет верзила по имени Джим. Его машина оборудована пулеметом пятидесятого калибра, за которым сидит крепкая мускулистая женщина – Гонзо зовет ее Аннабель, а все остальные Быком – и кричит что-то сквозь ветер.

До сего дня я наивно полагал, что войска особого назначения – удел мужчин, и так оно, несомненно, и было, однако Аннабель/Бык – не единственная женщина в отряде Гонзо. Есть еще длинноногая красотка с ледяными глазами, которую все называют то Салли, то Орлицей; на ее нагрудной планке цвета хаки написано «Калпеппер», и она носит на плече длинную винтовку. Салли/Орлица сидит рядом с Гонзо и время от времени корректирует курс, но в основном смотрит в большой бинокль и указывает Аннабель на маленькие участки тепла, которые нужно осыпать пулями пятидесятого калибра, летящими с такой поразительной скоростью, что миллиметраж убивает не хуже прямого попадания.

Под «маленькими участками тепла» подразумеваются люди, но чаще всего ими оказываются уставшие нервные овцы. Быть овцой в зоне боевых действий очень неприятно. Вернее, здесь неприятно быть кем угодно, но овцы в большинстве своем туповаты, обделены стратегическим и индивидуальным мышлением. Они решают проблемы экспериментальными и подчас ошибочными способами. Овцы блуждают, а блуждать по минным полям вредно для здоровья. Когда на мине подрывается первый член стада, остальные овцы автоматически бросаются врассыпную, дабы сбить с толку хищника, и это, естественно, уносит еще несколько жизней. Раздается характерный БУМ-фррр-шмяк – именно с таким звуком овца средних размеров взлетает в воздух и частично рассеивается в атмосфере, а самый крупный кусок падает на землю в полужидком состоянии. Звук (или сопутствующее ему обстоятельство) еще больше огорчает остальных овец, и лишь после того, как существенная часть стада орошает поле, они понимают, что безопаснее всего дать задний ход. Но к этому времени они, увы, начисто забыли, откуда пришли, и свистопляска начинается заново. БУМ.

Первым делом из этого следует, что овцы – ваше проклятие, если вы пытаетесь установить минное заграждение. Им ничего не стоит срезать путь прямо через него и кусками своих туш указать расчищенный маршрут всякому входящему. По этой причине перед укреплением позиций многие командующие устраивают массовое убийство скитающихся овец – к глубокому недовольству местных пастухов, – создавая таким образом еще одну категорию сварливых вооруженных типов, готовых расстрелять все, что в форме. Оттого генерал Копсен занял проовечью позицию, смутно надеясь, что Рут Кемнер или Батист Вазиль начнут овицид (кажется, так официально называют убийство овец, хотя не факт) и поплатятся. Пока этого не произошло, развязалась своеобразная холодная война домашнего скота: мы гоним стада к вражеским территориям, рассчитывая спровоцировать резню, а они гонят их к нам – с той же целью. Есть даже негласное пари, кто из командующих сломается первым, и в основном ставки делают на Рут Кемнер – видимо, это страшная женщина.

Второе следствие более интересно с научной точки зрения, но практической ценности не имеет: овцы, которым удается длительное время выживать на участках, нашпигованных минами, постепенно эволюционируют. Через много лет может появиться новый вид умной, закаленной в боях овцы, с особым локатором для поиска мин, очень длинными ногами для переступания через подозрительные предметы и большими плоскими стопами для равномерного распределения давления. Боевая овца станет чем-то средним между дельфином и маленьким проворным слоном.

У овец, которых мы видим сейчас, не было времени эволюционировать физически, но они начали приспосабливаться и разрабатывать новые стратегии поведения. Они довольно точно следуют за людьми, ходят медленно, а на смену стаду как воинскому формированию пришла индивидуальная овечья единица, внимательно сканирующая местность на предмет взлетающих на воздух и рассеивающихся по округе собратьев. Некоторые начали ходить гуськом. Громкие взрывы их больше не пугают (или они попросту оглохли), и чувствуется в этих овцах какая-то настороженность, предполагающая, что они точно знают, куда наступали, и в любую минуту готовы вернуться по собственным следам. Победный марш прогресса добрался даже до овец Аддэ-Катира.

Перед самым Красным Сектором есть катирская деревушка, или базар, или причудливое сочетание того и другого. Она расположена достаточно близко к нашим огневым позициям, но не настолько, чтобы стать мишенью. Называется она Фудин – на певучем языке Аддэ-Катира это слово произносится мелодично, осторожно и почтительно. Фудин – не просто название, а музыкальный пассаж.