Как всегда, Герби сумел устроить все таким образом, чтобы они выступали последними — он считал это преимуществом. После того как станцевали четыре пары, переутомленный молодой человек по имени Джерри, который, кажется, исполнял здесь обязанности распорядителя, пригласил их на сцену и прокричал:

— Герби Блинкер и Анна Мюррей, мистер Абель.

Конрад Абель был продюсером. Он сидел в пятом ряду погруженного в полумрак партера — маленькая, обмякшая в кресле фигурка, — и его лицо виднелось смутным белым пятном.

— С какой тональности начнем, дорогие мои? — полюбопытствовал пианист, расставляя перед собой ноты песенки «Ту-ту, малышка, прощай»[51]. Обладатель роскошных серебристых волос, он с головы до ног был одет в фиолетовое.

— До-мажор, — сказал Герби. — Мы здесь отметили места, где будем петь и где надо ускорить ритм к концу.

Герби сжал руку Анны, пианист заиграл, и они начали танцевать, словно одержимые, вкладывая душу в движения, которые репетировали последние несколько недель. Танцы доставляли Анне ни с чем не сравнимое наслаждение, лицо ее осветилось внутренним огнем, а глаза засверкали. Она не беспокоилась о том, что может сбиться с шага, и ее уверенность передалась Герби, который частенько нервничал в подобных случаях.

— Спасибо, — буркнул Джерри, когда они закончили, лишь слегка запыхавшись. — Пройдите, пожалуйста, в гримерную к остальным, и я сообщу вам решение мистера Абеля.

Вместе с другими четырьмя парами они, как им казалось, прождали в грим-уборной несколько часов, хотя на самом деле, как выяснилось впоследствии, прошло всего несколько минут. Конкурсанты грызли ногти, тупо смотрели себе под ноги, закидывали ногу на ногу и ерзали на стульях. Одного молодого человека затошнило, и он опрометью бросился в туалет. Все молчали. Решение Конрада Абеля должно было бесповоротно изменить две судьбы. Они достигли таких высот, какие могут больше никогда им не покориться. Вернулся парень, которого стошнило. Чем-то он напомнил Анне Бобби Гиффорда: такое же худое лицо, загнанное выражение в глазах — и ей, вопреки здравому смыслу, вдруг захотелось, чтобы выбор продюсера пал на него и его партнершу.

Дверь открылась, пропуская Джерри, и все напряглись.

— Мистер Абель хочет, чтобы остались Герби Блинкер и Анна Мюррей, — объявил он. — Остальные могут быть свободны. Всем спасибо.

Молодая женщина вскочила на ноги.

— Но это же нечестно! — У нее были гладкие каштановые волосы и голубые глаза. Она была не просто симпатичной, а по-настоящему красивой. — Мистер Абель обещал мне, что мы получим эту роль.

Джерри хмыкнул и проворчал:

— Как вас зовут?

— Розалинда Рэйнес. А это мой партнер, Флип Унгар. — Она кивнула на молодого человека, что напомнил Анне Бобби Гиффорда. — Он обещал мне это вчера ночью, обещал.

— Что ж, мне очень жаль, мисс Рэйнес, но мистер Абель не упомянул ни одного из вас.

— Вонючий ублюдок! — взорвалась девушка. — Он же обещал.

— У мистера Абеля есть одна слабость, — сказал Джерри, сопровождая Анну и Герби обратно на сцену. — Он не может держать свои брюки застегнутыми. Именно в такие моменты он и дает обещания, выполнять которые не собирается. Как бы там ни было, я — ассистент режиссера, и поэтому мы с вами будем видеться часто и подолгу. Теперь, когда на главные роли у нас есть Эрик Каррингтон и Патриция Питерс, спектакль «Розы алые» непременно ждет шумный успех.

— Мы сделали это, Анна! — Герби крепко обнял ее. — Мы будем выступать на Бродвее.

— Наконец-то ты родила мальчика! — насмешливо фыркнула Ирен. Прихрамывая, она пересекла залитую солнцем комнату и взглянула на малыша на руках у Молли. — На входе мне встретилась медсестра и рассказала обо всем. А вчера поздно вечером позвонил полисмен и сообщил, что у тебя начались схватки. Это Том попросил его это сделать. Всю ночь я не смыкала глаз и молилась о том, чтобы ты родила мальчика. — Она пощекотала ребенка под сморщенным подбородком. — Он выглядит здоровяком. Сколько он весит?

— Восемь фунтов и две унции, и мне было совершенно все равно, кто родится — мальчик или девочка, Ирен, и Тому тоже, — твердо заявила Молли.

— Мужчины предпочитают сыновей, — произнесла свекровь таким тоном, словно изрекала истину, которая не подлежит сомнению.

Молли не стала ничего отрицать. Она просто знала, что Том не мог бы сильнее любить своих дочерей, Меган и Броуди, будь они мальчиками.

— Как ты его назовешь?

— Джозефом, хотя Том уже начал звать его Джоуи.

— Джоуи — очень мило. — Ирен устроилась на стуле рядом с кроватью. — Тебе, наверное, было трудно, милая? — полюбопытствовала свекровь, и ее лицо осветилось сочувствием.

— Терпимо.

Молли поморщилась, вспоминая. Роды можно было назвать какими угодно, только не терпимыми. Откровенно говоря, боль была жуткой и продолжалась несколько часов подряд, но говорить об этом Ирен было бы верхом неблагоразумия. Свекровь непременно принялась бы вспоминать подробности своих четырех родов, каждые из которых наверняка были в сто раз хуже того, что пришлось пережить Молли. Ее невестки, Лили и Паулина, были ничуть не лучше, соревнуясь друг с другом в россказнях о выпавших на их долю страданиях, безумном количестве швов и адской боли во время невероятно долгих схваток. И только Глэдис вела себя нормально. Она была замужем за Энохом и младшей изо всех троих. После того как Молли вошла в семью Райанов, Глэдис стала ее лучшей подругой после Агаты.

— Я принесла тебе немного апельсинов, — провозгласила Ирен. — «Яффа».

— Большое вам спасибо.

Молли умирала от голода, ей очень хотелось есть, но не апельсинов, а рыбы с картофельными чипсами, вымоченными в уксусе, желательно завернутыми в газету. Так они были вкуснее, чем поданные на тарелке.

Малыш чихнул.

— Будь здоров, — прошептала Молли. От собственного чиха ребенок проснулся и открыл огромные синие глазенки, бессмысленно глядя на нее. Он был таким милым и забавным — морщинистый комочек с носиком-пуговкой. — Его что-то беспокоит, — заметила Молли, целуя ребенка в нос.

— Наверное, он волнуется из-за того, что не знает, когда его будут кормить. Мальчишки такие голодные создания, их буквально не оторвать от груди. Наш Том в этом смысле был хуже всех. Мне пришлось научиться готовить одной рукой, что я и делала целый год после его рождения.

— В самом деле? — Молли с большим недоверием относилась ко всему, о чем рассказывала свекровь.

Отворилась дверь, и в палату вошла Лили с букетом гвоздик из своего сада, сказав, что сейчас медсестра принесет вазу. Глэдис звала ее «Лили Фонарный Столб» из-за высокого роста.

— Ну, наконец-то ты родила мальчика, — заметила она.

Помимо длинного тела, у нее было длинное, вытянутое лицо и длинный нос, а также обыкновение неодобрительно фыркать по любому поводу и без оного. Лили неодобрительно фыркнула, глядя на малыша, хоть Молли и сочла, что сделано это было лишь в силу привычки и что на самом деле ничего против ее сына Лили не имеет.