Опыта было не занимать, он лежал на поверхности — учитель то какой у него (Горбачева — авт.)был — специалист по психушкам!

Скоро уже будет тридцать лет, как почти восьмидесятилетнего узника скрывают казематы 13-го корпуса четырех спальной палаты этой обветшалой лечебницы-тюрьмы с одним зарешеченным окном.

Раиса Максимовна к брату ни разу не приезжала, правда, передавала продукты и обноски. Навещала дядю несколько раз только племянница Ирина.

В 1991 году Раиса Максимовна разродилась изданием книжки под названием «Я надеюсь». В ней она писала о брате:

«Брат — одаренный, талантливый человек. Но его дарованиям не было суждено сбыться. Его талант оказался невостребованным и погубленным.

Брат пьет и помногу месяцев проводит в больнице. Его судьба — это драма матери и отца. Это моя постоянная боль, которую я ношу в сердце уже больше тридцати лет. Я горько переживаю его трагедию, тем более, что в детстве мы были очень близки, между нами всегда была особая душевная связь и привязанность. Тяжело и больно».

Написано душевно и только!

В это время шли параллельно, рокадными дорогами по существу два процесса борьбы с алкоголизмом — в стране и в семье.

Евгений Максимович до больничного пленения отличался порядочностью, смелостью, добротой. Однажды к нему обратился его давнишний друг Анатолий Разливанов, у которого в семье было горе, — дочурка страдала «церебральным параличом». Нужно было показать ее в Москве.

Евгений тут же откликнулся на просьбу друга, — позвонил сестре в столицу.

— Рая, у моего друга беда. Дочурка больна «церебральным параличом». Местные доктора не в силах помочь, — взволнованно говорил Евгений.

— Женя, в Воронеже вот-вот должно завершится строительство детской клиники. Я думаю, вот и выход, — с безразличием ответила сестра.

— Все ясно, но я ведь говорю о срочности, — со злобой ответил брат.

— Ну, я сказала то, что сказала…

Этот ответ сестры сильно ударил, словно кнутом, по сердцу. Оно даже защемило. В душе стало пусто и холодно. Да, ужасные расстрелы под Стеной Равнодушия!

А дочка Разливанова не дождалась клиники, через месяц она умерла.

До сих пор, уже почти тридцать лет, Евгений Максимович Тараненко «замурован» от общества в блоке № 13, словно преступник в каземате. Говорят, что он страдает симптомами болезни Альцгеймера, психической неуравновешенностью, ступором и замкнутостью. Да, но это его не вина, а беда и горе.

Однако недавний визит тележурналистов из НТВ опровергает напраслины. Беседы их с медицинским персоналом и бывшими узниками психушки показали, что он адекватен, хотя и замкнут. Еще бы просидеть столько!

Мне подумалось, как же так, есть у Титаренко квартира в престижном районе Воронежа, вокруг которой вьются какие-то темные типы, возможно в ожидании смерти хозяина, а он сидит, а чаще теперь лежит, как в каменном мешке без прогулок. В тюрьмах и то преступников выводят подышать свежим воздухом и размять мышцы. За что такая кара писателю — случайному родственнику последнего президента СССР и первого российского немца?

А еще, жив ведь Михаил Горбачев, живы его близкие родственники, неужели не могут помочь, чтобы последние шаги по бренной земле этого «одаренного, талантливого человека» оказались на воле.

Он ею бредит до сих пор!

И вот колокол зазвонил…

Август 1991 года невозможно понять без анализа процессов, произошедших в предшествовавший период. Помниться, как живо откликались мои коллеги на ложь объяснений по событиям: апрель 1989 году в Тбилиси, январь 1990 года в Баку, январь 1991 года в Вильнюсе. Власть стеснительно и упорно молчала о том, что давала команду на конкретные действия, то есть приказывала «жестко действовать» нашим воинам, оказавшимися заложниками Кремлевской лжи, трусости и подлости.

Именно в этот период по Советской Армии и правоохранительным органам были нанесены предательские удары горбачевской властью, хитрой до глупости и лукавой до неприличия. От участников непростых, кровавых событий, опасных для жизни местного населения и воинов, политическое чиновничество попыталась отказаться. Это было уже предательство, показавшее цену власти и самого Верховного главнокомандующего без элементарных полководческих качеств Горбачева.

Главное состояло в том, что правду о подготовке и проведении этих акций к моменту августовских событий 1991 года так еще толком общество и не знало, но догадывалось. Хотя правительственные СМИ, опыленные «горбачевской гласностью», всячески прикрывали динамику их зарождения и действий, поэтому ее практически не освещали.

Оппозиция же эти события трактовала, как «попытки Центра грубой силой остановить движения широких народных масс на пути к свободе и демократии». Народ легко заглатывал эти объяснения и намагничивался неуважением к власти.

На страницах демократической прессе, в отдельных программах телевидения все чаще и чаще, как мотыльки, порхали нелицеприятные для Кремля слова: «агрессия власти», «полицейский произвол», «бэтээры наготове», «путч» и т. д. и т. п.

Так, в газете «Голос» в апреле 1991 года публиковались фотографии боевой техники со следующим комментарием:

«Эти бронетранспортеры на днях появились в Чернышевских казармах. Подобные колонны сотен новеньких БТРов, въезжающих на территории других московских казарм, видели москвичи».

А внизу была надпись: «К чему бы это все?»

А теперь о самом путче.

Его готовил заранее Горбачев, а не Янаев, Пуго, Крючков, Язов и другие. Они, дисциплинированные и болеющие за безопасность страны, заглотнули наживку удочки Горбачева, а потом попали как куры в ощип. Одни не могли вынести позора предательства президента и стрелялись, другие пытались этого труса встряхнуть, вдохнуть в него хоть малость смелости в принятии последнего решения для спасения страны. Но они были обречены. Их ждал изолятор с неизвестным вердиктом суда. Некоторые стали каяться, другие, как генерал армии, Герой Советского Союза, Знаменосец Победы на параде 1945 года Валентин Иванович Варенников гордо принял удар судьбы. Кстати, он стал единственным обвиняемым по «делу ГКЧП», кто отказался принять из рук Ельцина амнистию, предстал перед судом и был оправдан по всем статьям.

Потом он, главнокомандующий Сухопутными войсками, заместитель министра обороны СССР, скажет о своем «главнокомандующем»:

«С позиции абсолютно нормального человека спокойно воспринимать действия и поступки Горбачева во второй половине 1991 года было просто невозможно».

Горбачев образовал ГКЧП вроде бы для того, как писал руководитель аппарата президента СССР Валерий Болдин, чтобы удержать от расползания республики в случае введение президентом чрезвычайного положения. Он объявил, что это будет орган, которому поставят в задачу отслеживать общественное положение в стране. По его рекомендации были конкретно названы лица, включенные в состав комитета — председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов, министр внутренних дел Пуго и другие. Об этом мало кому известно, что под это событие были изготовлены соответствующие бланки, печати, пропуска и другие документы.