— А как же душа? Этот компонент женской сущности вас не интересует? — заметила она с иронией.

Он удовлетворенно улыбнулся, как будто ожидал именно этой реплики.

— Душа женщины — это ее любовь, способность отдаваться мужчине. Если женщина создана для любви — она обольстительна, мудра, она питает мужчину, вдохновляет. Развлекает, в конце концов. Не забывайте, по библейскому мифу, Ева создана из ребра Адама, чтобы ему не было так одиноко. Право первенства Бог отдал мужчине. Женщина не равна мужчине, и она не может проявить свою женскую сущность без мужчины.

Не поднимая глаз, Гала изобразила на лице ироничную усмешку как знак несогласия, но Бертран как будто не заметил:

— Вот, например, вы, Элен. Вы — необыкновенная. От вас как будто исходит электрический разряд. Я говорю вам такие вещи, о которых и не думал. Нет, конечно, эти мысли приходили ко мне, и не раз, но где, с кем, когда я смог бы поделиться своими размышлениями? В ваших глазах я вижу участие и понимание. Глупо произносить речи, если не слышат, говорить перед теми, кто глух. Вы же, Элен, — сама отзывчивость. Ваш взгляд обжигает. Я почувствовал ваше присутствие, еще не видя вас. Я никогда не встречал подобной женщины. Вы замужем?

Этот вопрос, столь уместный в самом начале знакомства, сейчас отчего-то рассердил ее.

— Вас интересует, девственна ли я? Или хотите удостовериться, что ваши дальнейшие действия не заставят вас повести меня под алтарь? Или, будь я замужем, вы опасаетесь гнева моего рогоносного мужа?

— Ну что вы, что вы…

— Скажите прямо: вам хочется пригласить меня в ближайшую гостиницу и стянуть с меня платье, — с вызовом сказала она.

— Зачем так грубо, — стараясь скрыть смущение, возмутился он. — Поверьте, по отношению к вам у меня чистые намерения. Вы же хотели узнать мое мнение… Вы же сами сказали, что пишете для журнала, кстати, какого?..

— Вы упустили свой шанс. — Она рассмеялась, глядя в его растерянное лицо.

— Так вы не журналистка? Нет? О… В вас столько смелости. Откуда? Откройте секрет.

Гала опустила глаза. На столе — вазочка с белой лужицей от растаявшего мороженого, чашка с кофе, тарелка с бисквитами. Когда ее увлекал разговор, она совершенно не чувствовала вкуса еды.

Она протянула руку к пирожному — в руке нет дрожи. Бертран ее волновал, но, сделай он сам нескромное предложение, она все равно ответила бы отказом. Гала мысленно прокрутила действия невоплощенного сценария: увлекательный разговор, суетливые поиски гостиницы, скованные движения, смущение при раздевании и… Она изучающе посмотрела на своего собеседника, угадывая во всем его облике вежливую отстраненность.

— Секрет мой прост, я знаю, что жизнь — не безразмерная. Наши с вами часы уже заведены. Когда они остановятся, нам не дано знать, — сказала она, заметив вновь вспыхнувший блеск в его глазах. — Нам известно, что впереди нас ожидает темнота неизвестности, конец всякого движения, и от этого знания мне хочется каждый день, каждый час, каждую минуту — жить по максимуму. Для меня жить — значит познавать, чувствовать, реагировать. Мне хочется, чтобы каждое мгновение моей жизни имело какой-то смысл. Вам, наверное, приходилось готовиться к долгому путешествию?

— Ну да… А при чем тут это?

— Так вот, вам нужно взять в дорогу очень много вещей. Вы кидаете в чемодан свои пиджаки, куртки, брюки, рубашки, книги, блокноты, запонки. Вещей становится все больше и больше, они громоздятся кучей, вы закрываете крышку, а язычок замка никак не дотягивается до выемки. Тогда вы всем своим телом налегаете на крышку — и ваши усилия увенчиваются успехом. Так и у меня. Мне хочется в каждый день моего существования, как в ваш чемодан, столько всего накидать, чтоб с трудом закрывалась крышка. Я очень, очень жадная до знаний, впечатлений, до всякого рода новизны. Узнавать, двигаться, постигать — значит жить. Все остальное — сродни смерти.

Гала внимательно изучала лицо собеседника: понял он ее или нет?

— Мы еще сможем встретиться? — спросил он.

Она глядела в его разноцветные глаза и ощущала в своей душе тихую радость.

— Я не знаю, — ответила она, не желая отказывать и не решаясь на согласие.

— И все же… Подумайте.

Он заказал еще кофе. Разговор дальше не складывался. Они вышли на улицу. Гала подала руку на прощание. Он медленно, глядя ей в глаза, поднес ее руку к своим ярким губам. Что-то вульгарное почудилось ей в этом его жесте. Как будто он уже подступался к ней. Она представила себе их обнаженные тела на кровати в гостиничном номере — и снова сказала самой себе: «Нет, это невозможно». Заниматься любовью без любви — так пошло, низко. И все же ей было радостно от мысли, что этот неглупый мужчина желает ее.

— Прощайте.

Она махнула ему на прощанье рукой, взошла на подножку трамвая, и ее унесло от него, как будто ничего и не было. У нее не осталось ни единого свидетельства, что она некоторое время принадлежала чужому мужчине. Принадлежала?.. Если мужчина определяет принадлежность женщины — в обладании ее телом, то для женщины подчас важнее иное — увидеть в глазах собеседника искру воодушевления, осознать свой талант воспламенять, напитывать желанием. Если бы она согласилась лечь с Бертраном в постель — их встреча превратилась бы в банальный физиологический акт, о котором, скорее всего, они оба вспоминали бы с сожалением, а может, и с брезгливостью. Как после изысканного ужина с выдержанным многолетним вином напоследок напиться водкой, заменив приятное послевкусие похмельем.

Она сошла с трамвая. Рядом с остановкой — цветочный лоток, на прилавке — свежие с влажными лепестками тюльпаны и нарциссы. Гала выбрала ярко-красные цветы. Дома она поставит их в белую фарфоровую вазу. Цветы — как напоминание о Бертране. Она будет помнить о нем, пока цветы не зачахнут.

— Ты оставил на ней свои глаза.

— Что?

— Ты каждую женщину провожаешь взглядом.

— Я отмечаю только хорошеньких. Но, несомненно, самая милая — это ты.

— И еще два-три десятка? Ты не находишь, что ведешь себя отвратительно? Отвратительно, — повторила Гала. Последнее ее слово повисло в воздухе без ответа. Она смотрела на удаляющуюся фигуру стройной высокой женщины в короткой, чуть ниже колен, юбке и чувствовала, как глухое раздражение, что тихо гнездилось у нее где-то в районе груди, подступает к горлу, рвется наружу. Она не могла больше сдерживаться. Она продолжала, и в ее голосе слышались явные истерические нотки. — В каждом месте, где мы бываем: в кафе, в трамвае, просто когда гуляем, ты не можешь не вертеть головой по сторонам. Ты отмечаешь каждую молодую девку, которая попадает под прицел твоего похотливого взгляда. Не можешь равнодушно пропустить ни одной юбки. Тебе мало меня одной?!

— Послушай, останови весь этот бред. — Поль попытался урезонить жену. — Я не могу жить с закрытыми глазами. Я смотрю на все, что попадается мне на глаза. На дерево, на афишу цирка, хотя цирк, как ты знаешь, я терпеть не могу, на полицейского на углу, на дома, деревья, цветы…