Внезапно слышится вопль. Это кричит второй всадник. Тот, что занес надо мною меч, колеблется и поворачивает голову, сначала к собрату, потом вперед. Он так и не взмахивает тяжелым мечом. Не наносит мне смертельного удара. Вместо этого он отступает назад так торопливо, что спотыкается, роняет меч и падает в снег, затем так же поспешно поднимается. Оба нападавших вопят сейчас во все горло. Когда мой несостоявшийся убийца вскакивает на испуганно ржущего коня и галопом уносится прочь, я слышу за собою низкий гул. Чувствуя, как уходят силы, я переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь на локте, с трудом подняв разбитую голову. Теперь я вижу, что вселило ужас в их черные сердца – это Аванк! Она вернулась, чтобы спасти меня! Она высоко встает из воды, подняв голову и оглашая окрестности трубным кличем, не похожим ни на один другой звук. Ее благородный лик – последнее, что я вижу, прежде чем упасть на снег и погрузиться в манящую тьму.

Я лежу на снежном ложе, легкие наполняет зимний воздух, и холод притупляет мою боль. Я не страдаю. Я могла бы заснуть здесь, уйти в вечную недвижную тишину и избежать мук предсмертной агонии. Этот соблазн силен. Соблазн позволить себе уйти в то место, где можно будет отдохнуть, где меня более не будут волновать ни скорби земной жизни, ни людские ссоры и войны, ни старость, ни глухая боль, терзающая мое глупое сердце. Да, это большое искушение. Но что станется тогда с моим принцем? Если ему воистину грозит опасность – теперь я уверена в этом, – кто, кроме меня, сможет предупредить его о вероломстве тех, кто желает ему смерти? Я должна рассказать ему о видении. Должна показать, что случается с теми, кто бросает подозрение на его родичей со стороны жены. Я должна поговорить с ним. Должна пойти к нему.

Но все мои чувства онемели, руки и ноги стали вдвое тяжелее прежнего, воля слабеет, вытекая на снег вместе с кровью. Какая это обременительная штука – человеческое тело! Мы слишком полагаемся на наши головы. Слишком. Из поколения в поколение мы позволяем своим костякам становиться все более хрупкими и слабыми, ибо отдаем предпочтение своим бурливым умам и алчным сердцам. Наши инстинкты притуплены мыслями. Я не могу даже подняться на ноги, не говоря уже о том, чтобы дотащиться до острова. В том обличье, в котором я нахожусь сейчас, мой конец неминуем. Стало быть, моя единственная надежда – стать другой.

Но при мне нет колдовских орудий, которые могли бы помочь. Мои зелья и настойки сейчас далеко. У меня даже нет времени, чтобы использовать волшебство. Я должна действовать быстро, пока холод, держащий меня в своих нежных объятиях, не принес скорого конца. Я должна совершить прыжок из одной ипостаси в другую, как я делала неоднократно, но на сей раз без помощи колдовских принадлежностей. И я должна совершить этот прыжок не просто в видении, когда мое тело остается лежать у огня в то время, как дух странствует, где хочет. На сей раз все должно быть иначе. Сегодня мое преображение должно быть полным. Я должна забрать с собою и мое раненое тело. Я должна обернуться, принять другое обличье, более сильное и быстрое, в котором смогу выдержать воздействие нанесенной мне раны, противостоять ей, в котором крепкие и гибкие ноги стремительно и бесшумно перенесут меня на остров. К моему принцу.

Никакие обряды мне сейчас не помогут. Никакие заклинания, никакие древние слова. Превращение должна совершить моя магическая природа. То, что кроется во мне самой. Та искра волшебства, с которой я родилась на свет, когда боги даровали мне видения и когда я была наречена именем Эрайанейдд. Я не формулирую никакие мысли, не взываю ни к каким силам или божествам. Я просто позволяю себе изменить обличье. Я либо обернусь, либо умру, ибо эти два пути идут бок о бок, и я могла бы с легкостью скользнуть на неверную тропу с тем, чтобы никогда не вернуться назад. Я чувствую, как руки и ноги подрагивают, как мышцы напрягаются и дергаются. Что это – начало моего преображения или предсмертной агонии? Грудь обжигает боль, как будто она сжимается, как будто в нее больше не поступает воздух. Что это значит – съеживаюсь ли я до размеров другого обличья или же я только что испустила последний вздох в любой из моих земных ипостасей? Я чувствую себя так, словно падаю с большой высоты: вот в уши что-то хлынуло, как будто воды озера врываются в мое тело, в мою душу. На меня наваливается тьма. Какие бы изменения со мною сейчас ни происходили, я не могу ни противиться им, ни руководить ими, а могу только отдаться им целиком.

И вот я преобразилась!

В нынешнем обличье я могу подняться с холодного, как смерть, снежного ложа и, шатаясь, встать на четыре лапы. Голова по-прежнему болит, но мое новое тело лучше переносит боль, оно больше предназначено для бега, чем для размышлений. Зимний воздух охладил мою рану – кровь больше не течет. Я нетвердо стою на лапах. Я по-прежнему чувствую, что покалечена. Но теперь я все же могу передвигаться. Могу! Меня чудесно греет мех, и это тепло оживляет меня. Из-за моего низкого роста верхний край снежного покрова находится на одном уровне с моими глазами – приходится встать на задние лапы, помогая себе коротким пушистым хвостом. Теперь я ясно вижу окружающую местность. Я прыжками несусь прочь от озера, ибо я не водоплавающее существо. Как это странно – передвигаться на четырех мягких лапах, двигая ушами, чтобы уловить звуки, которые предупредят меня об опасности, о падающих камнем совах, о голодных лисах. С каждым новым шагом я становлюсь все смелее и смелее, и вскоре я уже мчусь к острову, стремительно покрывая расстояние до него. От такой скорости мое сердечко бьется, как военный барабан, настроение улучшается. Как радостно быть проворной! Я так наслаждаюсь вновь обретенной силой, что, лишь добравшись до деревянных мостков, ведущих на остров, замечаю, что рана снова кровоточит. Я чувствую горячую липкую кровь на моем меху. Но я должна двигаться дальше. Стражник, охраняющий вход на мостки, ходит вдоль дощатого настила, дыша на руки, чтобы они не замерзли. Он поглядывает по сторонам, как ему приказано, но с того места, откуда он смотрит, не видны даже черные кончики моих ушей. Я мчусь по мостику, соединяющему берег с островом, и бесшумно проскальзываю за заднюю стену кузницы. Я знаю, где спит мой принц, и выбираю прямой путь ко дворцу. Все вокруг спят. Когда я несусь мимо, ленивая собака, спящая в дверях хлева, охраняя коров, медленно поднимает голову, но этой ночью у нее нет охоты бегать: она слишком переела за пиршеством. Дверь в большой зал закрыта, и я начинаю гадать, как попасть внутрь, но в это мгновение она отворяется. Кто-то из жителей деревни вышел наружу, чтобы справить малую нужду. Пока он стоит лицом к стене, пуская на снег струю горячей желтой жидкости, я незаметно шмыгаю внутрь. В зале очень жарко, хотя огонь в центре уже догорел. Осталось несколько факелов, вдетых в кольца на стенах. Но на полу, прижавшись друг к другу, лежит огромное количество мужчин, женщин и детей, они сопят, храпят и наполняют воздух своим зловонием. Какими мерзкими могут быть люди! Я скольжу мимо спящих тел, скольжу осторожно, чтобы не разбудить дремлющих у огня охотничьих псов. В дальнем конце зала на возвышении стоит величественная кровать принца, отделенная от нескромных взоров тяжелыми занавесками. Я вижу моего принца – он одет, как и многие после столь длительных возлияний. Он лежит поверх одеял, рядом спит принцесса. Узнает ли он меня? Как он отреагирует, увидав меня в новом обличье? Удастся ли мне заставить его понять или же он подумает, что находится во власти кошмара? У меня все равно нет выбора – я должна попытаться. Не столько ради себя, сколько ради него. Принц спит, свесив руку. Я поднимаю голову и нюхаю его ладонь, щекоча ее усами. Он дергается во сне. Я встаю на задние лапы, кладу передние на край кровати и тычусь носом в его предплечье. Он шевелится, убирает руку с холода и, положив ее под голову, переворачивается на бок. По крайней мере, теперь он лежит лицом ко мне. Я запрыгиваю на кровать рядом с ним и несколько мгновений смотрю, как он спит. Мысль о том, чтобы лечь рядом, заманчива, но это стало бы моим последним поступком на земле. Я наклоняюсь над принцем, и капли крови из моей разбитой головы капают на его щеку. Он что-то бормочет и открывает глаза. Он вглядывается в меня сквозь дымную мглу, хмуря брови. Я вижу, что сейчас он попытается меня прогнать, чтобы снова заснуть. Как же мне заставить его понять, кто я? Если начнется шум и охотничьи псы проснутся, то мне конец. Когда принц пытается взмахом руки согнать меня с кровати, я вместо того, чтобы убежать, не двигаюсь с места. Складка между его бровями становится глубже, потом, озадаченный моим странным поведением, он поднимает голову. Он дотрагивается пальцами до пятна крови на щеке и видит зияющую рану между моих ушей.