солнца лицо в расшитый воротник камзола, и голос его звучал глухо. Сейчас он вздернул подбородок и, недоверчиво поглядывая на Сахиба Джеляла, заговорил:

— А чьим оружием сражается басмаческая шваль Ибрагимбека? Откуда он получает винтовки, патроны? И для кого мы готовим батареи полевых пушек? Без помощи Англии Ибрагим — пустое место. Слабоумный не понимает этого. Что, у него семь голов на плечах?

Хозяин дома попытался успокоить спорящих:

— Искать, просить не у халифа, у англичан означает идти против корана, — так считают локайцы. Ибрагимбек приказывает каждый вечер читать ему вслух коран. Надо утишить смятение умов верующих, искоренить соблазн.

— Что остается делать? — заметил спокойно Сахиб Джелял. — Люди Ибрагима видят, что у них на родине в Туркестане притеснителей царских чиновников прогнали, что земля отдана народу, что каждый, даже бедный, варит вечером плов в своем котле. Среди ибрагимовского войска брожение. Ибрагим говорит воинам: «Война нужна ради ислама». Пока они верят в джихад, они сражаются. А воины спрашивают: «Разве инглизы мусульмане?»

Пир Карам-шах промычал что-то невразумительное.

— И я хочу сказать, — вмешался Ишик Агаси. — Их высочество Сеид Алимхан сами изволили, так сказать, советовать Ибрагиму: «Чего вам ехать в Индию к язычникам и кяфирам? Да и надо смотреть, чтобы в Пешавере или Дакке чего не подсыпали в пищу».

— Бойся друзей больше, чем врагов… — вышел из себя Пир Карам-шах. — Так я и знал. Слепой указывает путь косому. Мусульмане могут захотеть царем не безвольного политикана, а непреклонного беспощадного защитника ислама. Одни пригодны для торговли, другие — для священной войны. Коршуну — небо, воробью — застреха!

Пир Карам-шах весь дрожал от возбуждения, с губ его срывались капли слюны. Им овладела дурнота. С улыбкой снисхождения его отпаивал дехлийским шербетом Исмаил Диванбеги.

Сахиб Джелял веточкой невозмутимо чертил на ковре незримые фигуры, следуя кончиком ее за бликами от лучей, пробивающихся сквозь узор панджары.

— Священная война! — с трудом, наконец, произнес Пир Карам-шах. — Поднять знамя против большевиков! Хорошее начало — половина сражения. В единстве мусульман — залог успеха, а господин эмир начинает с раздоров и склок.

Он хлопнул в ладоши. Гурки, сидевшие под деревьями, повскакивали, гремя оружием.

— Коня! — приказал Пир Карам-шах и, решительно поднявшись, сбежал по ступенькам айвана и ушел по дорожке. Все смотрели ему вслед. Даже по напряженной спине чувствовалось, что Пир Карам-шах позволил, вопреки обыкновению, выйти своему гневу из хранилища души.

МОНИКА В БУНГАЛО

Взор ее на просторе, а сама в клетке.

Бедиль

— От кого, Лукмон, ты научился вежливости?

— От невежи, — ответил мудрый баснописец.

Саади

Ни хозяин дома Исмаил Диванбеги, ни торговый гость Сахиб Джелял, ни посланец эмира Ишик Агаси и словом не обмолвились о чуянтепинской прокаженной, хотя мысль о ней не оставляла их. Каждый имел свои расчеты, но держал их при себе.

Что касается вождя вождей Пир Карам-шаха, то таинственная бухарская принцесса последнее время все чаще приходила ему на ум. Он услышал историю Моники полгода назад и вначале не придал ей значения. Он не был падок на всякую экзотику. Тем не менее, едва его уведомили, что девушку привезли с севера, он сейчас же прискакал в Пешавер.

Бесцеремонно разглядел дичившуюся, заслоняющую загорелое лицо ладонями Монику. Позже девушка узнала: надменный вождь заявил: «Беру! Лишний козырь. Сейчас у меня в обработке один претендент на корону. Отличная пара получится».

Решительно восстала против этого мисс Гвендолен, экономка индийского бунгало, где произошла встреча. Без излишних церемоний она решила:

— Господин вождь, молодая особа остается здесь. Ответственность за нее возложена на меня. Девушку я приняла в целости и сохранности под расписку. Я не позволю нарушать законы божеские и человеческие, пусть азиатские, дикарские.

Конечно, Моника не поняла ни слова, но сообразила, что красивая ханум вступилась за нее, несчастную, и что хозяйка в доме она, раз мужчины не посмели ей возразить.

И когда по-фазаньи разряженный, бряцающий блестящим оружием Пир Карам-шах схватил было Монику за руку и со словами: «Пойдешь со мной!» — потянул к себе, она крикнула: «Нет!» — и спряталась за спину мисс Гвендолен.

Смысл этой сцены не дошел до сознания девушки. Она еще не знала, зачем привезли ее к ференгам. Чего от нее хотят светлоглазая молодая женщина и грузный, неприветливый, с собачьим оскалом человек, хозяин дома, которого называют трудным именем Эбенезер Гипп. Ее поразило и испугало одеяние Пир Карам-шаха. Но и про него она еще ничего не знала. Губы у нее дрожали, когда она читала заклинание: «Избавь меня от злодея ишана», судорожно прижимая к груди завернутую в тряпицу свою книжку-талисман. Она принимала всех богато одетых людей за ишанов. А ведь от злодея Зухура-ишана оградил и спас ее талисман с белой змеей.

— Помилуйте! — пожал плечами вождь вождей. — Я вовсе не такой дракон, чтоб требовать себе на ужин хорошеньких дикарок. Вообще же мисс Гвендолен, возможно, придется выдать бухарскую принцессу за моего претендента. Он из горных робингудов. Первобытная простота. Вылеплю из него короля, шаха, царя, что угодно. С арабскими шейхами куда больше возни. Преисполнены родовой спеси.

Мисс Гвендолен сказала «нет», и девушку оставили в Пешавере. Бунгало имперского чиновника мистера Эбенезера Гиппа, в котором безраздельно хозяйничала мисс Гвендолен-экономка, делилось на две половины. Первая состояла из обширного холла, приемной, изящной девственно белой гостиной, столовой, кабинета и личных апартаментов мистера Гиппа. Эта часть бунгало выходила фасадом с тяжеловесной колоннадой на усыпанную желтым песочком платановую аллею, ведущую к воротам. Вторая половина, больше походившая своими массивными дверями, чугунными оконными решетками, толстенными могучими стенами на средневековый монастырь кармелиток, пряталась в запущенном завитом лианами саду. Здесь за кирпично-красными стенами воспитывались дочери горных гиндукушских и бадахшанских князьков и вождей племен. В монастырской обстановке девушек-горянок, оторванных от родной семьи, от привычной жизни, образовывали в строго британском духе. В бунгало они попадали не по доброй своей воле и даже не по желанию родителей. Чаще всего их привозили сюда тайком, после карательных экспедиций англо-индийских войск в Гильгите, Читрале или в Гималаях, Бадахшане, Тибете. Девушки были заложницами, которых мисс Гвендолен предпочитала называть — «наши милые воспитанницы».

С воспитанницами обращались сурово. Далеко не всегда курс обучения длился долго. Обычно через год-два девица исчезала так же внезапно, как и появлялась. Иногда к парадной колоннаде подъезжала кавалькада крикливых, увешанных карабинами и пистолетами всадников. Ввалившись в бунгало, горцы накидывались на угощение, вели переговоры с мистером Эбенезером Гиппом, пялили глаза на красавицу экономку и, как бы между прочим,