преследующий только их. Гость появился снова, повторил свои требования и сказал, что это последнее предупреждение. Твои родители… – Мэг сделала паузу, ее чеканящий слова голос стал тише: – Уж мне-то, с моим ремеслом, часто приходится видеть людей в бедственном положении, но такое отчаяние, такие страдания… Они глаз с тебя не спускали. Ты хотел отойти поиграть с моей кошкой, но мама схватила тебя, прижала к себе и не отпускала ни на миг. Читать ее мысли было все равно что подслушивать крики грешников в аду.

Я постарался отгородиться от всех этих тяжелых слов, не позволяя себе согнуться под их весом. Сейчас не время.

– Что с ними стало?

– Они не могли переступить через себя и сделать то, что от них требуют. Тот человек не предоставил никаких доказательств, что их дочь жива. А его требования были… немыслимы. Ради твоего спасения они отвели тебя в приют на Ночной стороне и договорились, что ты будешь отправлен куда-нибудь подальше от Шармана. Сами они перестали общаться с другими семьями Ночной стороны, особенно с магами. Никому не доверяли. Лишившись своих детей, они были раздавлены горем. И только спустя много лет пришли ко мне еще раз.

Я стиснул зубы:

– Когда?

– Семь лет назад.

Семь лет. Семь лет назад мои папа и мама были еще живы. Мне было двенадцать, я жил в этом треклятом приюте, а они – здесь, на Шармане. И думали, как вернуть меня домой.

Может быть, они до сих пор где-то здесь?

– Твой отец мне не доверял, поэтому стоял на страже за моими дверями. А мама вошла. Спрашивала о тебе и о сестре. Я ничего не слышала ни о ком из вас. И тогда она рассказала мне о странных визитах. Время от времени человек в маске возвращался и предлагал одно и то же: если они сделают, как он велит, то получат обратно свою дочь.

Мэг остановилась, чтобы промакнуть лоб платком. Триста все так же сидела вцепившись мне в руку.

– Что было дальше? – с трудом выдавил я.

– Они слишком долго страдали. Я прочитала мысли твоей мамы: она много лет скучала по своим детям и теперь была готова на все, лишь бы вернуть их. Поэтому они сделали то, о чем просил таинственный гость. Сдали одну из своих лодок в аренду трем женщинам из семьи Ревелль и утопили их.

Кровь застыла в жилах.

Не может быть.

– Тот человек подробно рассказал им, что нужно сделать, чтобы все выглядело как несчастный случай. Но не помогло. Мои сородичи прочитали их мысли, полные чувства вины, а водолазы нашли тела, полусъеденные рыбами, и, хотя полиция до сих пор вела поиски похитителя их маленькой дочери, твоих родителей приговорили к казни на электрическом стуле.

Сердце остановилось.

Мимо пролетела муха. Села на край уже опустевшей чайной чашки Мэг.

– Казнь была публичной. Я там не присутствовала, но видела словно собственными глазами. Потому что эта картина много недель снова и снова прокручивалась в головах у людей. Ужасная смерть. – Она содрогнулась. – Твоя мама была первой женщиной, которую казнили таким образом на Шармане. Элизабет Джонс. Можешь где-нибудь поискать сведения о ней.

В ушах загудело. Дрожь охватила все тело, проникая до самых костей, била с такой силой, что казалось – я вот-вот рассыплюсь.

– Спасибо, – услышал я голос Тристы. Почувствовал прикосновение ее руки к своей спине, прохладу дверной ручки, ослепительный свет солнца.

Я схватился за черный косяк, пока Мэг не захлопнула дверь.

– Как звали моего отца?

– Джеймс. – Она устало улыбнулась. – Потому тебя и назвали Джеймисон.

Сын Джеймса.

Безжалостный солнечный свет, грохот мостовой, неумолчный гул в ушах… В нем тонул голос Тристы, зовущей меня по имени, ее торопливые шаги вдогонку, все закружилось, закру…

Меня вывернуло наизнанку прямо на чистую брусчатку. Случайные прохожие крепче стискивали в руках свои драгоценности, а меня рвало, рвало, рвало…

Мои мама и папа мертвы. Моя сестра пропала. Скорее всего, мертва. И мои родители убили мать Лакс. Мать Милли. Мать Роджера.

Триста схватила меня за плечи. Живот опять скрутило.

– Я должен им рассказать, – слышал я свой голос. Снова и снова.

– Расскажешь. – Она откинула с моего лба мокрые от пота волосы. – Дыши, Джеймисон. Об остальном подумаешь потом.

Теперь они все меня возненавидят. И Лакс. И Колетт, и Милли, и, о боже мой, Роджер…

Ни один из Ревеллей больше никогда даже не посмотрит на меня.

Глава 19

Лакс

Я в панике проснулась и проверила свои воспоминания. Вроде все на месте. Значит, Дьюи не отмотал время назад до момента, когда наша кошмарная беседа еще не состоялась, иначе мне бы и в голову не пришло проверять.

Усилием воли я поборола желание отправиться обратно в страну грез. Рядом со мной крепко спали Колетт и Милли, а Дьюи всегда был ранней пташкой, и я не хотела, чтобы он проснулся раньше меня.

После нашей ночи в Бриллиантовой комнате прошла неделя. Всю эту неделю я целыми днями держала его под воздействием чар и засыпала, только когда чувствовала, что вот-вот отключусь. Если я не буду держать его под контролем магии, он может натворить бед. Может догадаться, что я только изображаю любовь к нему, и переместиться обратно в те дни, когда я еще не видела его истинной сути. Но прошла неделя, а это значит, что возврат к той ночи в Бриллиантовой комнате будет стоить ему двух лет жизни. Не слишком ли высокая цена за мое неведение?

У меня не было никакого желания это выяснять. Нельзя идти на такой риск.

Я призвала свою магию, и тут же накатила боль. Рот раскрылся в безмолвном крике. Зажмурившись, я притянула к себе длинную светонить, струившуюся над домом Дьюи близ гавани. Прибавив десяток лет, он стал болезненно мнителен, а бесконечные атаки родственников довели его до паранойи. На прошлой неделе он не раз предлагал мне переночевать в его особняке, нарушив все представления чопорных Хроносов о благопристойности. «Это для твоей же безопасности, дорогуша. До выборов всего неделя, любовь моя». Магией я старалась умерить эти собственнические порывы, но все же позволила укорениться некоторой паранойе. Если – точнее, когда – его семья снова нанесет удар, нашим сторожевым псом должен стать дружественный путешественник во времени.

Другие отрицательные чувства – мнительность, сожаления, приступы ревности, вспыхивавшие всякий раз, стоило мне уйти, – я просто отметала. В моих собственных интересах держать Дьюи в состоянии неизменного счастья. Целыми днями, с момента пробуждения и пока он наконец не засыпа`л, моя магия отсекала все тревоги и оставляла в нем лишь уверенность, что его любят. Пусть чувствует себя смельчаком. Пусть видит в зеркале человека, умудренного опытом, и гордится собой. Чем больше людей задерживали взгляд на его изменившемся лице, тем усерднее мне приходилось вытаскивать его из пучины горя. Это была единственная ошибка, которую он не мог исправить.

Но я ни на миг не предоставляла его самому себе. Так рисковать нельзя.

«В следующий раз Колетт упадет в яму поглубже прежней».

Вот-вот приедет Дьюи, опять на целый день уведет меня вербовать сторонников для выборов. А пока его нет, я проскользнула в кабинет дяди Вольфа и стала упражняться в технике, которую показал Тревор. Сейчас мне как никогда требуется держать мысли в тайне. Но не прошло и пятнадцати минут, как в кабинет заглянула тетя Кэролин.

– Дьюи пришел, ищет Лакс. – Она подмигнула мне.

Я с трудом подавила желание плюхнуться в кресло. Он всегда приезжал чуть раньше и, пока ждал меня, болтал о том о сем с моими скептически настроенными родственниками. Каждое его движение было тщательно отрепетировано, каждая улыбка старательно продумана, словно казаться добрым – это наука, которую ему приходилось осваивать.

Я встала, сдерживая зевоту, и тетя Кэролин взъерошила мне волосы:

– Что, ледяная принцесса, не выспалась? Вчера ночью я не видела тебя в Доме веселья.

– До выборов всего два дня, – пожаловалась я. – Целыми днями хожу с ним на каблуках,