Ударники делятся впечатлениями дня, восторгаясь решительностью и храбростью любимого командира. Его любили все, весь полк, до последнего ездового за его строгость, справедливость и заботливость. А артиллерийские старшие офицеры, бывшие при отряде, отзывались о есауле Милееве, офицере казачьего кавалерийского полка, как о выдающемся пехотном военачальнике, блестящем практике и беззаветно храбром воине. Помню, как старший полковник Алексеевского артиллерийского дивизиона говорил мне: «Вы, корниловцы, должны гордиться таким командиром, должны беречь его, с ним радостно в бою быть, не страшно и в окружении быть — выведет!»

Впоследствии, сломленный морально, не пережив поражения Белой борьбы за наши же грехи, за наши же ошибки, уйдя после Новороссийской эвакуации в Кубанскую кавалерийскую часть, он в Крыму выстрелом из винтовки покончил с жизнью. Вечная память честному Белому Воину, прекрасному начальнику, доброму русскому человеку и хорошему другу.

Дальше победоносное шествие по линии железной дороги. 10-я рота впереди. Идем на станцию Коренево, для овладения которой были направлены две роты, 10-я и 12-я.

Разведка выяснила, что станция занята небольшим отрядом красных, а на входных путях с южной стороны стоит под парами их бронепоезд. Уже вырисовывались станционные здания. Чудны солнечный день, живописная Украина… как привольно, весело и безбедно жилось в этом краю раньше…

Из штаба полка догнал нас ординарец, привезший приказание, в котором указывалось: «Шт. капитану Реке, командиру 12-й роты, выйти в тыл станции Коренево и, взорвав железнодорожный путь, приостановить наступление. Командиру 10-й роты поручику Головань, наступая вдоль линии жел. дороги за посадками, атаковать станцию с фронта».

Операция была блестяще выполнена, но дорого обошлась корниловцам: уже после того, как был 12-й ротой подорван путь, пал смертью храбрых командир их, капитан Реке. Броневик остался в наших руках.

Дальнейшее движение на Льгов. Большевики занимают укрепленную позицию у станции Артаково, что в 4 верстах от станции Льгов 2-й.

Братцы, вперед!.. Ура, 10-я рота!.. И после короткого боя станция Артаково занята. Двигаемся дальше.

В это время, тяжело пыхтя, влево от станции ползет красный бронепоезд и, выбрав позицию, открывает по роте частый огонь; к счастью, снаряды давали перелет. Наша артиллерия, то есть захваченные у красных впервые шестидюймовки, с которыми должен быть и командир полка, идущий с западной стороны на город, почему-то молчит. Но вот блеснули орудия, полетели наши снаряды и стали рваться по линии, по которой маневрировал бронепоезд, пытаясь уйти от обстрела. Но скоро судьба его была решена — корниловцы были уже со всех сторон…

Ура, родные!., и рота бросилась на вокзал, на запасных путях которого было захвачено до 50 груженых эшелонов. Начальникам хозяйственных частей было много интересной работы и богатой добычи.

Помнится, как потом в жутких боях помогал нам капитан Ткаченко Николай{124}. Потеряв в 1-м Кубанском походе один глаз, он теперь занимал нестроевую должность начальника полевой хозяйственной части. Передаст, бывало, фляжку «сыровца» градусов на 60, и веселее наступать по открытому полю! В настоящее время дорогой, всегда близкий и родной соратник Николай Григорьевич Ткаченко живет неутомимым тружеником в США, мой братский привет ему из Европы!

К вечеру был занят и железнодорожный мост через Сейм, взят и город Льгов, при штурме которого был убит командир нашего 3-го батальона. На другой день, отдохнув, подтянувшись и почистившись, свободные от служебных нарядов добровольцы ходили по городу, ласково приветствуемые освобожденными жителями. Настроение радостное!

Три дня полк стоял в резерве, а затем был выдвинут на Орловское направление. Чарующая Украина, живописная, где все было так близко, так мило, так дорого, где впитал я простор привольных полей, живительный воздух родной земли, аромат лугов, красоту широких и прямых, как стрела, украинских шляхов времен Екатерины, обсаженных столетними высокими ракитами, патриархальность семьи и глубокую веру, где научился и познал жизнь крестьянскую, оставалась позади…

Помню, как на одном из привалов крестьянин, выехавший с полком еще из Харьковской губернии, типичный чумак-запорожец, рассказывал среди солдат о своей деревне, об укладе жизни, о быте и красоте жизни… «Минулось те», — говорил он. Я остановился около повозки и слушал.

— А мий батько, було, як иде кудысь, то з вечера ще довго молиться усим святым, щоб помогли ему у дорози, боронили вид усякои напасти и допомгли б благополушно повернутись додому. И було й на мене малого находив такий настрий, що и я своим маленьким сердцем благав милосердного Бога… А вранци рано, ще досвита вставали, лагодились, запрягали и тихо выиздили з двору, перехрестившись. Нихто не гомонив… Рипить полегеньку добре помазаный виз, хвирка кобыла, а навкруги особлива предранишня тиша. Нищо не шововхне, иноди набижить легенький витрець, и зашелестить тай захитне верба. Де-нигде гуси обизвуться, та пивни спивают. А на сходи вже небо потроху займаеться зорею, червоние… уже де у який хати двери рипнули… Но, стара, веселий!.. Из торбы выймаешь хлиб та шматок сала… Пора снидати… О, сколько було поэзии у такий подорози! Як гарно, ласково було на сердци… Яки прости думки були… Минулось те… Ни кобылы, ни воза усе отняли бусурмане, ни Бога, ни сала нема! Молиться никому и ничого! И вот, рущаючи у дальну дорогу з вами билыми, думкою перекидаюсь у ваше Биле Вийско, де перебувае и мий любый сын. Чи буде ще на цим свити радисть побачитись, отыскать сердешного… Боже милостивый! Помилуй и сохрани! Може и вин, сердешный, десь без хреста схоронен…

Я обнял старика и поцеловал его седую голову… Полк выдвигался, и нужно было спешить к роте. Веселы добровольцы… Москва близка. Не выдерживая корниловского натиска, большевики бегут.

Два дня стоим в селе Сенькове. Красные успели в это время подвезти большое пополнение, состоящее из лучших коммунистических полков, латышских и китайских. Переходим снова в наступление. Красные бросаются в контратаку.

— Корниловцы, вперед!.. — слышна команда, и 10-я рота еще раз показала доблесть корниловскую.

Рота сошлась в штыки. Тяжелая была работа… стон умирающих… неясные слова бегущих вперед на смерть… крики «ура!», «не отставать!», «вперед!» — все смешалось… И как стойко дралась 10-я рота! Противник бежал… В то время как сердце сжималось, какое-то необъяснимое чувство овладевало