Это риск – оставить мотоцикл с целехоньким мотором, но, возможно, придется быстро сваливать. Он платит двум разным мальчишкам, чтобы те стерегли транспорт, и обещает вдвое больше по возвращении. Они будут следить друг за дружкой. Тодуз-ус-Сантус ночью напоминает город, переливающийся огнями. Свет фар от грузовиков покачивается и меняет направление, пока машины бороздят разбитые дороги к сердцу Богоматери Мусора. Тлеют мусорные костры, дети собираются вокруг горящих бочек из-под бензина и шевелят пламя сломанными досками. Торговцы шурраску чистят маленькие жаровни, в которых красные угли тлеют под белым разлетающимся пеплом. Мальчики играют в бильярд под прицепленными неоновыми лампами в потрепанных ланшунете. Эдсон видит пистолеты за поясами их мешковатых брюк, типа такого, как у него. Но он не чувствует себя в безопасности. Головы поворачиваются, пока он идет наверх по спиральной дороге. Магазин «Атом» закрыт.

Бар набит посетителями, которые смотрят футбол на большом экране. Маленький Ищейка заказывает колу и показывает видео бармену. Эдсон посмотрел клип столько раз, что тот уже стал визуальной молитвой: она отворачивается, когда мототакси набирает скорость.

– Ее родители волнуются, – объясняет он бармену.

– Я бы тоже волновался, раз уж ты ищешь ее здесь, – говорит бармен, красавчик лет двадцати с небольшим, – Нет, я ее не помню.

– Не возражаешь, если я покажу клиентам?

Болельщики передают айшэды из рук в руки, бегло просматривают запись, надувают губы, качают головами, тихонько вздыхают. Некоторые комментируют, мол, симпатичная девчонка. «Гооооооооооол!» – кричит комментатор, когда Маленький Ищейка выходит на улицу. Половина бара вскакивает на ноги.

Терпеливо и вежливо Маленький Ищейка движется вверх по спирали. Те, кто привозит мусор, и те, кто его собирает, не знают отдыха, кроме того, всегда открыты мастерские и пункты по демонтажу. Ребятишки, которые везут тележки с запчастями к решеткам жаровен и печам, бросают быстрый взгляд на видео. Вы ее видели, вы ее видели? Чипперы и сварщики, склонившиеся над свистящим светом сжиженного газа, трясут головами, недовольные тем, что их отвлекли.

– Родители? – Женщина огромных размеров, жир собирается в щедрые складки, когда она садится, вытянув одну ногу, на ступеньки цеха по очистке золота. Все богатство у нее во рту, на шее и на пальцах, она с незатейливым удовольствием курит короткую сигару со сладковатым запахом. – Они тебя наняли? Сынок, ты – не частный детектив, но и не кто-то еще, так что я отвечу на твой вопрос. Да. Я знаю это лицо. – Сердце Эдсона екает так сильно, что толстуха наверняка слышит этот шлепок плоти. – Она продавала всякие штуки, технические, аппараты, каких я не видела, да и никто не видел. И кое-какие побрякушки.

– В прошлом месяце?

– Вчера, сынок.

А за лачугами черные мусорные горы усыпаны звездами, светодиоды в шлемах и свечи в фонарях мигают, словно светлячки. Свалка постоянно источает миазмы синих и желтых цветов. Лучезарная красота. Городские легенды гласят, что здесь творятся странные вещи. Ходят слухи о ночных видениях, о том, что этот город накладывается на другие, об иллюзорных пейзажах, ангелах, пришельцах, НЛО, ориша. И о призраках.

– А вы знаете, кто их покупал?

– Сынок, тут постоянно кто-то что-то покупает. Обычные дилеры, но в такое время суток ты их здесь не поймаешь. Они ж не чокнутые.

– Вы не знаете, она где-то здесь живет?

– Она была бы еще большей дурой, чем ты, если бы жила здесь. У меня вот слабеют глаза и плохая память. Благодари судьбу, сынок.

Спустившись вниз по спирали, Маленький Ищейка заходит в футбольный бар, покупает бутылку хорошего импортного виски и дарит полуслепой женщине. Дорого, но так делаются дела в этом городе. Любезность в ответ на любезность. А его мотоцикл стоит нетронутым, на нем ни царапинки.

Двадцать три часа тридцать восемь минут, у Эдсона задница болит, будто сделана из затвердевшего бетона. На крыше отеля есть одна безопасная ниша, но маленькая, неудобная, и тут можно отморозить себе яйца. Райончик без особого шика, позабытый, как выброшенные трусы, прячется за фасадами, исписанными иероглифами, розовыми вывесками суши-баров, как волосы у жительниц Харадзюку[169]и похожими на театральные подмостки кафешками тэппанъяки[170]. Датчики движения и управляемый дрон идут в довесок к скучающему подростку с дурацкой порослью над губой, который охраняет барьер безопасности. Эдсон наблюдает, как через ворота в тупик въезжает пикап, груженный овощами. Почти сразу за черепичными крышами вырастают жилые высотки толщиной с карандаш, увенчанные движущимися рекламами пива и телесериалов. Он никогда не был так близко к мифическому сердцу города. Соборная площадь отсюда в десяти кварталах.

«Она здесь выросла», – думает Эдсон. Ее жизнь сформировалась на этой длинной улице с шаровидным концом, которая напоминает вагину. Она ездила на розовом детском велике по этому кругу. Сооружала прилавок из садовых инструментов и листьев, продавала сладости и чай со льдом соседям. Она взасос поцеловалась со своим первым парнем вон за той лестницей, где охранники ее не видели. А теперь ее родители разгружали грузовик, и ящики с зелеными и темно-красными овощами, такими мягкими, что можно представить, как заваливаешься туда спать.

– Призраки. Типа того, что ты рассказывал про фантомы? – спросил он у мистера Персика, прижимая твердый пистолет к его заднице.

– Продолжай. – Так мистер Персик вел себя – нетерпеливо подавался вперед, напрягая руки – когда хотел получить нечто большее от Сестинью, чем просто любовь и секс.

– Существует миллионы других Фий в других вселенных и других частях мультивселенной.

– Да.

– И одна из них…

– Продолжай.

– Прошла через миры.

– Отличное выражение. Прошла через миры.

– Это невозможно.

– То, что ты и квантовая теория считаете невозможным, – это разные вещи. Невозможность ограничивают принцип неопределенности Гейзенберга и принцип запрета Паули. Все остальное – оттенки вероятности. Квантовые вычисления опираются на то, что мы называем «суперпозицией», то есть связью между одним и тем же атомом в разных состояниях в разных вселенных. Ответ приходит откуда-то из этих вселенных. А иногда и не только ответ.

Справа. На крыше гаража. Какое-то движение. Фигура. Сердце Эдсона колотится так гулко, что болит. Его тошнит. Он перебирается на нижний парапет и перегибается через него. В чертовом желтом свете невозможно разглядеть детали. Инстинктивно поднимает руку, чтобы переключить зум на айшэдах. Фигура ставит банку краски на парапет. Это какой-то паренек, уличный художник, он наклоняется, начинает валиком рисовать линию. Сердце успокаивается, но тошнота, напротив, нарастает.