Весть о прибытии отца Льюиса Квинна опередила его. Кармелиты приветствовали иезуитского адмонитора музыкальной процессией. Трубы, тамбурины, даже переносной орган на носилках, и целая толпа индейцев в белом – мужчин, женщин, детей – в головных уборах, сплетенных из пальмовых листьев, размахивающих все теми же пальмовыми листьями и исполняющих великолепную кантату, в которой соединились европейские мелодии и контрапункты с народными ритмами и сочными красками. Пока я тащился вместе с Квинном за обозом с вещами, поймал себя на мысли, что иду в такт музыке. Священник, как человек, которого музыка очень трогает, был в восторге, но мне интересно, насколько сильно его удовольствие маскирует раздражение из-за того, что о нем уже всем известно. Несмотря на теплый прием, я ощутил беспокойство.

Отец Квинн причастился, я же примирился со сребролюбием, представив все свои бумаги командиру форта, капитану Араужу с последующим пространным допросом, который не был грубым и излишне любопытным по своему тону и родился скорее из долгой жизни в уединении и отсутствия новизны. Здесь моим планам впервые нанесли удар. Меня проинформировали, что Акунья не сможет отвезти меня вверх по Риу-Негру, поскольку новые приказы из Салвадора запретили любым вооруженным судам заходить дальше Сан-Жозе из страха перед голландскими пиратами, которые снова появились в этом районе и могли с легкостью захватить подобный корабль и применить против гарнизона. Мне не хотелось комментировать, что, судя по виду, дерево, песок и глинобитные постройки вполне способны со смехом выдержать удар игрушечных пушек корабля Акуньи, но одному я в Бразилии уже научился – никогда не вызывай неудовольствия у местных царьков, от чьей доброй воли зависишь. В заключение капитан сказал, что слышал о моих изрядных навыках фехтования, и, если время позволит, был бы не прочь попробовать свои силы в поединке перед фортом, где традиционно проводятся дуэли. Думаю, я откажусь. Он довольно милый болван, отказ его расстроит, но не более. Рядом с понтонными домиками у плавучей гавани целая куча каноэ. Завтра начну договариваться.

Дополнение:

Меня обеспокоила сцена, которую я увидел из окна коллегии. Крики и адское мычание заставили меня выглянуть на улицу, и при свете факелов я увидел тучного быка, которого тащили на площадь перед церковью, веревки были привязаны к копытам, рогам и ноздрям, и люди волочили его, при этом с трудом контролировали ревущее испуганное животное. Какой-то парень с резаком подошел к волу и прицелился между его ушей. Семь ударов понадобилось, чтобы бешеный зверь упал и затих. Я отвернулся, когда быка начали расчленять прямо на площади, но уверен, что его поразила та самая чума, которая царит здесь. Она добралась и до Сан-Жозе-

Тарумаша, как может показаться, последнего места в мире, или же она берет свое начало отсюда?

Надеюсь, кровавое варварство не испортит мне аппетит.

* * *

На них напали прямо при сходе на берег. Лица были скрыты платками. Трое нападавших выскочили из укрытия понтонных домов по обе стороны от шатких сходней. Сбежать или увернуться в таком узком проходе не представлялось возможным. Квинн не успел среагировать, как широкий плотницкий молоток с размаху вылетел из ночной тени и с силой ударил его в грудь. Он упал, и в ту же минуту нападавший занес оружие, чтобы опустить его на голову святого отца. Но тут Фалькон ногой ударил атаковавшего по запястью. Хрустнула кость. Человек издал дикий вопль, когда под весом оружия рука запрокинулась, сломанная и бесполезная. Злоумышленники неправильно выбрали момент для атаки, поскольку на сходнях могли действовать только по одному. Пока Квинн пытался прийти в себя, второй нападавший оттолкнул своего раненого напарника и вытащил пистолет. Фалькон, издав протяжный крик, снова нанес точный удар ногой, и пистолет покатился вниз по настилу. Француз подхватил его и направил на второго человека в маске, когда нападавший поднял ногу, чтобы наступить с силой на шею Квинна.

– Отойди или ты труп, – скомандовал он.

Злоумышленник сердито посмотрел на него, покачал головой и пошел на Фалькона, тот со щелчком взвел курок. Тогда третий убийца оттолкнул коллегу с дороги. В руках он держал нож и стоял к геометру так близко, что можно было уловить его дыхание, подняв руки так, как это делают бойцы с холодным оружием, его поза отчасти напоминала молитвенную.

– Я не думаю….

Противник нанес удар. Фалькон увидел, как часть пистолета в палец длиной шмякнулась на дерево. Твердую древесину, сталь и латунь нож разрезал так чисто, словно шелк. Нападавший улыбнулся и взмахнул ножом. Фалькону показалось, что он видит какое-то синее свечение. Француз поднял руку, чтобы защитить лицо, и по недосмотру нажал на спусковой крючок. Выстрел напомнил пушечный взрыв в этом лабиринте деревянных веранд и мостков. Пуля пролетела мимо цели, куда-то в небо. Но Фалькон и не хотел попасть точно в цель. В удивлении и замешательстве он ударил человека дважды кулаком – так дрались в порту Лиона. Лезвие выпало из руки нападавшего, ударилось о дерево и пронзило его так, словно это была вода, пока эфес не задержал дальнейшее движение. Теперь в схватку вступил Квинн, пришедший в себя и полный ярости. Он схватил упавший нож. Тот прорезал доски насквозь, дощатый настил скрипнул и покосился под ирландцем. Квинн поднялся во весь свой рост, его огромная фигура заполнила весь проулок, напоминавший по ширине гроб. Раненый обладатель молотка и пистолейру уже убежали. Хозяин ножа тоже спасался бегством, но в панике споткнулся о край доски и упал на спину. С животным воплем Квинн плюхнулся на него сверху, занеся нож, чтобы нанести удар прямо в кишки, отнюдь не по-христиански.

– Льюис. Льюис Квинн.

Чей-то голос пробился сквозь сверкающую, захватившую разум ярость. На мгновение Квинн подумал, уж не повернуться ли и не пустить этот нож, божественный и дьявольский, против писклявого голоска, что смеет перечить ему, представил, как будет кромсать противника снова и снова, пока от того не останется только пятно. Затем он увидел дома, двери и окна совсем близко от себя, почувствовал, как тростник щекочет плечи, а еще увидел человека, на которого нацелен нож, беспомощного и смешного человека, в глазах которого над платком, повязанным для маскировки, застыл жуткий страх. «В последнюю минуту, прежде чем предстать перед вечностью, ты все еще прячешь свое лицо», – подумал Квинн, а потом прогремел:

– Беги! Беги!

Нападавший отполз, поднялся и кинулся наутек.

Квинн метнулся мимо бледного потрясенного Фалькона на пристань, где буквально несколько минут – что казалось целой вечностью в ледяном потоке времени, столь хорошо знакомым по той поре, когда он дрался на дуэлях, – назад они торговались с владельцами каноэ. Он еще раз бросил восхищенный взгляд на нож – такой не делали ни в одной мастерской в Бразилии – и со всей мочи швырнул его поверх голов гребцов. Ребра заболели от напряга. Ангельский нож оставил голубую арку, рану в воздухе? Теперь француз стоял рядом.

– Друг мой, похоже, я злоупотребил гостеприимством этого города.

В церкви было темно, как в могиле, ее освещали лишь свечи, горевшие у ног святых, и красное пламя в лампаде, но Фалькон легко нашел Квинна, следуя за дымом сигары.