Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже старожилы отдела не могли точно сказать, пребывал ли когда-нибудь Барзило в хорошем расположении духа. Сегодня настроение у него слегка приподнятое для вечно недовольного и хамоватого человека, неведомым образом выбившего себе отпуск в столь непростое время. «Пусть остальные подпрыгивают, — думал он. — От моих прыжков уже батут сломался». Однако и это хрупкое настроение было испорчено старушкой из архива.
Виталик пулей вернулся. Барзило же продолжил ранее поднятую тему:
— Наконец-то! Запомни, шкет: мы всегда на стороне государства, которое платит. Почему в наших кабинетах висят портреты президента и министра внутренних дел, а не главы города? Нам зарплату не народные избранники отстегивают, а государство. А люди, которые выходят на площади пошуметь, только на шум и способны. Потом же, когда им достанется немного власти, которую они так хотели, ничего не изменится. Еще хуже станет, ведь они ничего нового не предпримут, только продолжат бабло грести. Они люди новые — кошельки у них пустые. А в защите нуждаются все. Были мы на тех выходных с тобой в оцеплении, помнишь? И где только в Челябинске этот спрут пиндосовский смог тысячу человек откопать? Я окончательно разочаровался в людях — кто-то же еще повелся? Так что установка на сегодня, Виталя: чуть кто подозрительный — сразу брать без разбора. Сам понимаешь, от маленькой искры вспыхивает пламя, которое с легкостью выжигает огромные города, — произнес Валерий Барзило. — А сейчас повсюду как бензин разлили. Полыхнет так, что мало не покажется.
Повисла неловкая пауза. Один лишь движок мерно гудел.
— Но я надеюсь, что все эти ужасы обойдут нас стороной. Поэтому делаем все по той же схеме и по тому же маршруту. Ты за баранкой.
— Боюсь спросить: а вы?
— Правильно боишься. А я подремлю, пока будем ехать. Но сначала нужно как следует подкрепиться.
— Шаурма? — у Витали загорелись глаза.
— Она, родимая, — сложил руки у себя на груди для тепла Барзило.
— На вокзале? Может, стоит разыскать точку поближе?
— Чего ты возникаешь?! Тебе же не пешком туда идти. Будем есть там. По крайней мере, я в том месте ни разу не травился. Чего булки мнешь?! Газ в палас, студент! — скомандовал капитан.
Виталя снял «УАЗик» с ручника. Машина тронулась в путь.
История седьмая. «На свободе»
— Могу я выйти в магазин? — с ходу заявил Брадобреев, появившись в нашем номере.
Виталий Николаевич вытаращил на него глаза. Паша же стоял с таким наивным выражением лица, будто не понимал, что такого криминального в банальной просьбе.
— Ты бессмертный, что ли? Давно уши чистил, ублюдок?!
— С какой целью? — поинтересовался я.
— А с какой целью еще ходят в магазин? Еды купить.
— У вас же там целый чемодан жратвы. Я помню, как вы его грузили вчера.
— Так мы все съели.
— Пиздец вы обжоры, — не сдержался Степанчук.
— Растущий организм и все такое.
— Ой, — скривился Виталий Николаевич. — Петь, реши вопрос, только убери его отсюда.
Мы с Пашей вышли в коридор. «Либо он совсем на голову отбитый. Либо что-то затевается», — предположил я, но необходимы основания посерьезнее.
— Комбикорма вам нужно прилично — это я знаю. Немудрено, что вы все уже схомячили, — сказал я.
— Рад, что ты это понимаешь.
— Я добрый только потому, что ты сегодня шайбу забросил, — предупредил я. — Не знаю, что стало бы со всеми, если б ворота «Мечела» не удалось распечатать.
— Вот видишь, какой я, — хвастливо заметил Брадобреев.
— Поэтому иди.
— Реально? Если ты пудришь мне мозги, я знаю, куда тебя ударить, чтобы было больно, — не поверил Паша, указав на место моей травмы.
— Кроме шуток, — заверил я.
«Слишком просто», — думал Брадобреев, сощурившись и сканируя взглядом мое невозмутимое лицо.
— Только одно условие.
— Во-о-о-т в чем подвох! — воскликнул он. — Как же без старого доброго Пети?
— Идешь ты за едой, — акцентировал внимание я. — А чипсы и бич-пакеты — это не еда.
— Ты просто хороший бич-пакет не пробовал.
— Четверть часа тебе.
— Я туда и обратно, — устремился к лестнице Брадобреев.
— Куртку надеть не забудь, — крикнул я вдогонку.
***
Брадобреев шустро лазил по отделам ближайшего продуктового магазина, зная наперед, что именно ему необходимо и в каком количестве, буквально сметая с полок нужные товары и обгоняя прочих неповоротливых покупателей. Уверенно управляясь с тележкой, Паша продвигался к кассам. По уже отработанной схеме закон подлости поместил его в самую медленную очередь. Паренек нервно топтался на месте, оглядывался по сторонам и невольно пытался подгонять стоящих впереди. Соседняя очередь, что подлиннее, конечно же, двигалась быстрее.
Паша спешил, поэтому стремился поскорее расплатиться, загрузить покупки в пакеты, вернуться в общагу, припрятать все и при этом не спалиться.
— Вам 18 лет есть? — пробивая пиво, спросила кассирша птичьим голосочком чисто для протокола — она даже не взглянула на Пашу.
— Уже давно, — уверенно ответил Брадобреев с нотками недовольства в голосе (якобы от очевидности возраста). По внешности навскидку и не скажешь. Впрочем, людям вокруг это безразлично.
«По-хорошему, конечно, — думал Брадобреев, — прижучивать бы таких, как я. Но все тут думают только о себе. Рот лишний раз не раскроют — себе дороже выйдет».
Увлекшись фасовкой купленного по пакетам, Брадобреев совершенно не обратил внимания, как на него удивленно пялится магазинная уборщица. Женщина в тот момент, кажется, напрочь позабыла о своих обязанностях, а именно о неэффективном и бесцельном размазывании уличной грязи и растаявшего снега по полу торгового зала. Стоило начисто вымыть, как через секунду в магазин зайдут новые покупатели и натопчут снова. Уборщица выглядела так, словно узрела перед собой призрака: вытаращила глаза, раскрыла рот, побледнела, выпустила швабру из рук. Та упала на пол, вытолкнув тряпку из ведра с черной водой. О своем орудии труда она больше не помнила, как и о магазине, о робе уборщицы, о низкооплачиваемой работе и вообще об отсутствии каких-нибудь радостей и перспектив в жизни.
Бабенка внезапно сорвалась с места, выбежала из лабиринта полок и стеллажей с овощами и фруктами, растолкала посетителей на входе и с криком бросилась за кудрявым пареньком, который тащил два толстых пакета в сторону гостиницы по узкой тропинке. Она неслась прочь… на улицу… на трескучий отрезвляющий мороз… без накидки… под недоумение пожилого охранника и кассиров. Она издала истерично-жалобный крик. Крик отчаявшейся женщины, желающей разом выплеснуть наружу все томившиеся чувства. Неужто помешалась?
— Гриша! Постой, Гриша-а-а!!! — в слезах вопила уборщица.
Брадобреев спокойно семенил дальше. Уборщица, не чувствуя холода, упорно преследовала