- Фашистам прислуживал. Так и запишем.

- Я не… Как все. Жить-то надо было.

- Обычная отговорка предателей. В чём суть вашей заявки в Госкомитет по технике?

Изобретатель судорожно сглотнул слюну. Вот оно что!

- Мне трудно объяснить человеку без специальной подготовки…

- Считаешь, майор ГБ не поймёт самоучку с тремя классами?

Опять не то сказал…

- Простите. Я изобрёл прибор для фиксации свечения человеческого тела в высокочастотном электромагнитном поле. Если кратко, больные и здоровые органы светятся по-разному.

- Вы – врач?

- Не… Нет! Я же говорил, гражданин майор, начальная школа. Открыл совершенно случайно, при ремонте, ещё до войны.

- Кому сообщили? Сотрудничали с немецко-фашистскими захватчиками?

- Как можно! Клянусь! Никому! Только сейчас, когда стали получасться качественные снимки…

- И даже ваша жена не в курсе?

- О, она знает, конечно.

- Снова обманываете госбезопасность. Только что утверждали – никто.

Пойманный на элементарном, Семён Давидович судорожно вытер лоб платком. Пятнадцать лет лагерей без права переписки?

Чекист сунул на подпись несколько бланков. Первый из них содержал показания самого Кирлиана, второй означал обязательство о неразглашении. Дрожащая рука с трудом вывела закорючки.

- Гостехника по согласованию с МГБ засекретила ваше изобретение. Вы с женой будете под надзором. Не смейте никуда отлучаться без разрешения госбезопасности. Ваш пропуск.

Кирлиан окончательно очнулся лишь на площади перед зловещим зданием. И в старшном сне он представить себе не мог, что безобидные опыты с еле видимым свечением, замеченным при ремонте аппарата д'Арсонваля, где используется высокочастотный разряд с лечебной целью, приведут его на Лубянку. Четыре года прошло по окончании страшной войны, добился, наконец, в Гостехнике официального признания, хотел просто помочь людям, дать новое средство диагностики… И на тебе – госбезопасность, подписка о неразглашении!

Между тем, через несколько дней в недрах центрального аппарата МГБ СССР родилась докладная записка на имя Абакумова, в которой, в частности, говорилось следующее:

«Семён Давидович Кирлиан, ранее не судимый, характеризуется как личность несознательная и политически неустойчивая. В период Великой Отечественной войны находился на временно оккупированной территории совместно с женой Валентиной Хрисанфовной Кирлиан.

Связей с бывшими сотрудниками НКВД Михайловским (кличка Кастусь) и Лео Треппером (кличка Домб) не установлено.

Дальнейшая самостоятельная работа гр. Кирлиан С.Д. над изобретением допускает возможность утечки информации в капиталистические государства. Также обращаю внимание, что распространение сообщений об открытии гр. Кирлиан С.Д. может быть использовано в целях реакционной религиозной пропаганды как «доказательство» обнаружения «души» или «ауры».

На основании изложенного, прошу разрешить передачу документов об изобретении Кирлиан С.Д. в Московский научно-исследовательский кинофотоинститут для изучения практической ценности.

Предлагаю передать в кинофотоинститут часть документов дела Наркевича-Иодко, тома хранения №№ 369003 – 370009».

Для четы Кирлиан началась новая жизнь. Семёна Давидовича нередко вызывали в Москву, где повторяли его опыты, но не давали ему самому в них участвовать из соображений секретности. Чекист, надзиравший за НИИ, прозрачно намекнул: излишняя инициатива приведёт к продолжению экспериментов в стенах одной из спецлабораторий ГУЛАГ МВД СССР. Что-что, а уголовную статью для лица с временнооккупированной территории подобрать не сложно.

***

Советская Белоруссия, 1922 год

Набравшись решимости, Генрик заявил, что условием дальнейшего сотрудничества будет встреча с польским представителем и гарантия властей Белоруссии о выезде в Польшу по окончании работы с архивом Иодко. Выгнал из кабинета «сочувствующего» канцеляриста в кипе, Кастусь сгрёб поляка за лацканы и впечатал в стену. Затылок звонко приложился о штукатурку, а дыхание спёрло от вдавившихся в грудь кулачищ. Студент прохрипел:

- Когда я найду что-то полезное и перестану быть нужен панам большевикам, вы меня вообще расстреляете.

Этим он удивил чекиста. В Кракове легко дал себя заарканить, поддался на шантаж, разве что чуть-чуть поупирался для форсу. Кастусь не мог знать и понять двух вещей. Во-первых, находка отцовского клада придала сил и влила в жизнь новый смысл – когда-нибудь вернуться в Над-Нёман и увести самую важную часть архива от большевиков. Во-вторых, не просто запустение усадьбы, а превращение её в нищий коммунистический совхоз с особой ясностью показало Генрику – возврата к старой, нормальной жизни не будет ни в каком виде. И виноваты в этом они, самодовольные, дорвавшиеся до власти выходцы из общественной помойки, гордо именующие себя «гегемоном». Шиш вам, а не содействие!

- Тебе справку от Пилсудского или товарища Ленина?

Студент кое-как высвободился от захвата.

- Лучше бы Пилсудский гнал ваших оборванцев до Смоленска, а не до Минска. Требую встречи с польским консулом.

Про оборванцев он погорячился. Резкий удар под рёбра выбил дыхание, прямой в челюсть отправил в темноту.

Генрик толком пришёл в нормальное состояние лишь в камере, а в последующие дни испытал на себе путаницу от неопределённого статуса Советской Республики Белоруссии. Вроде как суверенное государство, оно имело общие вооружённые силы с РСФСР. ГПУ и НКВД России формально не обладали властью на белорусской территории, зато огромным влиянием. Молодого Иодко держали в тюрьме не с санкции, не по приговору и даже не по приказу, а «по ходатайству» русского ГПУ. Не на основании закона, а «революционного правосознания». Как объяснил сосед по камере, арестованный за мешочничество, большевики, руководствуясь этим правосознанием, могут и расстрелять.