2019 году разрыв сократился – 51 % и 44 % соответственно, – и проводить тесты стало не более приемлемым, чем носить меха. Женщины преимущественно против, мужчины – за. В Великобритании лишь две трети жителей одобряют применение животных в медицинских исследованиях, где им нет альтернативы. Поскольку против тестов на животных чаще выступает молодежь, вероятно, вскоре против них будет большинство населения. В данный момент отдельный потребитель почти ничего не может сделать, даже если придерживается этого мнения: не принимать рецептурные препараты было бы нелепо. Можно, однако, отказаться от косметических инъекций ботокса, который отчасти продолжают тестировать на мышах, вызывая у них паралич. Запрет тестирования косметики на животных на эту процедуру не распространяется, так как она представляет собой укол.

Что интересно, от всех исследований и тестов на животных хочет отойти RSPCA, которая не возражает против животноводства и разведения рыбы. Пенни Хокинс, глава соответствующего отдела, начала работать в этой области еще в 1990-х годах, когда мышей в основном держали в пустых клетках и редко давали им достаточно болеутоляющих. Сейчас ситуация стала лучше, но Хокинс утверждает, что очень многие текущие эксперименты невозможно воспроизвести – может быть, как раз из-за пустой обстановки в лабораториях. «Это некачественная наука, – считает она, – и животные отдают жизни впустую». По ее мнению, на поиск альтернативы использованию подопытных животных выделяют слишком мало средств. В конечном счете эти варианты сводятся к сокращению заболеваемости раком путем улучшения политики в сфере здравоохранения вместо излишнего применения лекарственных средств.

В то время как Вудли подчеркивает генетические различия между животными в лабораториях и за их пределами, Хокинс утверждает, что подопытные животные имеют ровно те же эволюционные потребности, что их дикие собратья. «Если вы придете к кому-нибудь в гости и увидите такого домашнего питомца, что вы подумаете?» Галька – даже изображение гальки – уже помогла бы рыбам, считает она.

Мой визит в лабораторию еще больше убедил меня в том, как легко мы пренебрегаем видами, которые сильно от нас отличаются. Исследования на животных представляют особенный риск для рыб, чье восприятие мира мы плохо понимаем и которые редко вызывают у нас сопереживание. Ученые под действием эмоций стремятся сократить число обезьян в своих лабораториях, но сложно поверить, что по отношению к данио-рерио они испытывают те же чувства.

Животные – если не по отдельности, то в целом – тоже могут получить пользу от экспериментов на животных: процедуры со стволовыми клетками уже делают лошадям, химиотерапию проводят домашних питомцам. В случаях, где специальных препаратов не существует, некоторые ветеринары применяют человеческие лекарства. Однако рыбы не видят и этой светлой стороны: немногие из них попадают к ветеринару.

При серьезном отношении к жизням животных надо по-другому подходить к делу. Если животные полезны для науки тем, что они биологически схожи с человеком, мы обязаны признать и то, что они аналогичны нам в эмоциональном отношении и, следовательно, нуждаются в стимулах и испытывают дискомфорт. Учитывая пользу, которую мы от них получаем, было бы справедливо ошибиться в сторону осторожности.

В 1959 году британские ученые Билл Расселл и Рекс Берч придумали следующий подход к улучшению жизни подопытных животных: заменить их там, где это возможно, меньше использовать животных, имеющих сознание, а также отработать методы уменьшения страданий. Эти принципы с тех пор укоренились и стали известны как «Три R» (replacement, reduction, refinement). Но этого мало. Более широкий подход, который уже включен в правила Евросоюза, включает подтверждение необходимости исследования и делает акцент на обеспечении хороших условий содержания в лаборатории. Животных ни в коем случае нельзя подвергать продолжительным тяжелым мучениям. Новые методы приживаются медленно, поэтому ученых надо к ним подтолкнуть.

Я видел живую рыбу в документальных фильмах о дикой природе и мертвую рыбу на рынках. Но, наверное, именно в той лондонской лаборатории я больше всего ощутил связь с рыбами и понял, что между нами есть что-то общее. Опыты на животных, если и необходимы для человеческого здоровья, не означают, что надо перестать их любить. Они означают необходимость признать наш долг перед ними. Нам следует подумать, как отдать должное животным, внесшим вклад в наши разработки. Если бы на баночках с лекарствами печатали список видов, на которых препарат был протестирован, мы, безусловно, ощущали бы бо́льшую ответственность.

* * *

В Северной Калифорнии живет индейское племя виннемем-винту. В 1940-х годах во время строительства плотины Шаста – на тот момент второй по высоте бетонной плотины в мире – 90 % их родовых земель было затоплено. До этого чавы́ча каждый год десятками тысяч поднималась по реке Макклауд (индейцы называют ее Виннемем-Вейвакет). После завершения проекта этот путь стал для рыбы закрыт.

У виннемем-винту было пророчество: когда не станет чавычи, не станет и племени. Учитывая, что сейчас этих индейцев осталось всего сто двадцать шесть человек, такая перспектива не кажется преувеличенной. Согласно их истории сотворения мира, чавыча отдала свой голос людям, поэтому люди взяли на себя обязанность говорить за нее. Виннемем-винту считают, что они не исполнили свой долг, так как не сумели предотвратить постройку плотины. В 2010 году небольшая группа индейцев на самолете отправилась в Новую Зеландию, где веком ранее была успешно введена чавыча. Там они принесли рыбам извинения и попросили их вернуться в Северную Калифорнию. Это жест проблему не решил – никто этого и не ожидал. С помощью краудфандинга виннемем-винту собрали более $100 тыс. для поддержки плана по возвращению чавычи, а Калифорнийское бюро мелиорации выделило еще несколько сотен тысяч для перевозки рыбы из Новой Зеландии и постройки обходного пути вокруг плотины. Впрочем, то же бюро собирается поднять плотину и затопить оставшиеся родовые земли индейцев.

Для тихоокеанского лосося в Калифорнии перспективы невеселые даже там, где никакие плотины не мешают. Виноваты в этом засуха, излишний вылов и фермы (от миндаля до марихуаны), забирающие речную воду для орошения. Даже если все эти проблемы как-то удастся решить, калифорнийские реки становятся просто слишком теплыми. Попытка виннемем-винту сохранить связь с чавычей кажется обреченной на провал, но само желание взять на себя ответственность за животных, которые могут оказаться вне их контроля, – это урок для всех нас.

Единственными из всей морской и речной фауны, за кого мы по-настоящему взяли на себя ответственность, оказались киты. Остановить китобойный промысел стало возможно отчасти потому, что от китового мяса и жира зависело очень мало людей, а отчасти потому, что численность этих видов упала до такой степени, что отрасль перестала существовать. К 1970-м годам почти 90 % добытых китов приходилось всего на два государства – СССР