– Все еще голодный? – спросил Шелли. – Даже после того, как съел всю нашу провизию? – Он хмыкнул. – Думаешь, я должен тебя выпустить?

– Не знаю, – глухо ответил Кент. Прямо обиженный ребенок.

– Я считаю, ты заслуживаешь сидеть там. Тебе так не кажется, Кент? Ты заставил нас запереть скаут-мастера. Поэтому мы и тебя заперли. Это же справедливо?

Тишина.

– Я задал вопрос. Разве это не справедливо, Кент?

– Да, – раздраженно ответил Кент.

– Око за око, верно?

– Да.

– Скаут-мастер мертв.

Снова тишина.

– Кто же в этом виноват, Кент?

Молчание не прерывалось.

– Эй! – радостно прощебетал Шелли. – Помнишь вертолет? Он сбросил пакет с лекарствами. И едой. Сочным мясом, булочками, конфетами и…

– Пожалуйста.

Шелли раньше не слышал, чтобы кто-то проплакивал слова. Но именно это и сделал Кент. Он прорыдал свое «пожалуйста».

– Что «пожалуйста», Кент?

– Пожалуйста… Накорми меня.

– Я мог бы. Но сначала ответь на мой вопрос. Кто виноват в смерти скаут-мастера?

– Это… Это моя вина. Это все моя вина. Но я не хотел… Я никогда не хотел…

– Не важно, чего ты хотел, Кент. Важно только то, что случилось. – Голос Шелли был мягким как шелк. – Так что задумайся об этом. Он умер страшной смертью. Ему на голову рухнуло дерево, знаешь ли. Череп разлетелся, как яичная скорлупа. Так что да, Кент, вина действительно целиком и полностью твоя.

Тихий красивый плач. Шелли впитывал этот звук, точно мясистое растение – солнечный свет. Его челюсть жутко выдвинулась, нижний ряд влажных зубов выступал на полдюйма вперед. Шелли походил на лося в брачный сезон.

– Спасибо, что ответил на мой вопрос, Кент. Так что бы ты хотел съесть?

– Что угодно. Что угодно.

– Я к тому, что там много разного. Не могу принести сюда все. Так что тебе придется решить. У нас есть яблочный пирог, пончики в шоколадной глазури, большие стейки и…

– Мяса. Мяса.

– Подожди здесь, – сказал Шелли, как будто у Кента был выбор. – Я сейчас вернусь.

Он проскользнул в хижину. Полуденный свет падал сквозь проломанную обрешетку, покрывая пол медовыми полосами.

Прямо перед Шелли оказалась осевшая крыша. Он отвинтил старый стеклянный плафон, который был теперь на уровне глаз, – удивительно, но тот не разбился во время бури. В матовой стеклянной чаше лежали десятки мертвых насекомых. В основном мух, а еще несколько стрекоз и мотыльков. Шелли вытряхнул их хрупкие останки на ладонь и вернулся к подвалу.

– Вот первое блюдо, Кент. Это… толченые орехи.

Шелли вложил высохшую стрекозу в пальцы Кента. Они исчезли в щели и растворились в темноте. Нетерпеливый хруст. Пальцы появились снова.

– Еще.

Шелли кормил Кента дохлыми жуками, будто козу в живом уголке. Кент жевал, издавая жалкие, униженные звуки. Шелли не мог поверить своему счастью. Остров, изоляция, сбивающая с толку болезнь – все это было лучшим полем для игр.

Глазные яблоки в глазницах казались липкими; на сухом языке осел привкус солонца. Пенис яростно пульсировал в брюках, Шелли толкал его ладонью, прижимал к бедру, чтобы достичь головокружительного, воодушевляющего наслаждения. «Хватит играть в карманный бильярд!» – сказал бы мистер Терли, застав за этим занятием на уроке физкультуры. Но ведь мистера Терли здесь нет. Вокруг ни одного взрослого – кроме мертвецов в хижине, – а значит, Шелли волен делать все, что пожелает… Но он должен быть осторожен. Ошибиться – «облажаться», как сказал бы его отец, – и испортить прекрасную игру легко. Ему не стоит увлекаться.

– Еще, – прошептал Кент.

– Больше нет, – ответил Шелли. – Все закончилось. Ты все съел.

– Пожалуйста.

– Расскажи мне, каково это, Кент. Расскажи, и я дам тебе что-нибудь еще.

– Это пустота. Дыра, и она становится все больше, и больше, и больше. Отныне и во веки веков. Она хочет меня, Шел, и тебя тоже. Хочет всех вас.

Шелли присел на корточки и принялся прикусывать щеку. Голос Кента звучал паршиво – совсем паршиво. Точно у психа шизанутого, как говаривали на острове. Шелли внезапно кольнула тревога. Он даже не понял сначала, что это такое, поскольку не испытывал эмоций так, как другие. Неприятное покусывание в животе, словно там сидели голодные мышата.

Шелли вернулся в хижину. Мертвец, вернее то, что от него осталось, упал с дивана во время грозы. Из-за трупного окоченения его конечности сделались прямыми, будто шомпола. Ноги торчали, пальцы указывали вверх. Вокруг глазниц и по краям рта выросли пятна ярко-зеленой плесени.

Нос мужчины провалился внутрь. Шелли наблюдал, как из впалой перегородки выполз жук. Он взобрался на гребень ноздри – затвердевшее отверстие в хряще, похожее на маленький люк, – и, покачиваясь, уселся там.

Сцепленные половинки панциря разошлись в стороны. Раздался звук, похожий на шипение пара, как будто вдалеке загудел клапан котла. Жук с треском раскололся. Шелли увидел, что внутри извивались белые существа.

Какая-то примитивная эмоция – не страх, но что-то близкое – пауком промчалась в груди Шелли.

Он опустился на колени рядом со здоровенным мертвым червем. Тот уже затвердел и застыл, будто дождевой червь, высохший на летнем тротуаре. Шелли поскреб его острием ножа. Внутренности все еще оставались мягкими и студенистыми. Кремово-желтая слизь вылезала сквозь разрезы на коже.

Новая, дико интригующая идея возникла в голове Шелли.

Он вернулся к подвалу. Пальцы Кента вцепились в щель.

– Ужин подан, Кент, – произнес Шелли.

Дернувшись от внезапного напора, мертвый червь кожаной лентой скользнул между створками с глухим треском расстегивающейся молнии. Дальше – сосущие звуки. Довольное детское воркование. Пальцы появились опять, их покрывала желтая слизь.

– Мне очень жаль, – сказал Шелли, хотя, конечно, за всю свою жизнь ни разу ни о чем не сожалел. – Еды больше нет. Кент, ты все съел. Жадная свинья, ты все сожрал.

Шелли пошел прочь. Ему наскучил Кент, чье хриплое кудахтанье преследовало до самого костра.

– Ты же обещал! – вопил Кент. – Ты обещал мне мясо! Вернись! Пожалуйста!

Шелли сидел у потухшего огня, помешивая палочкой золу. Он рисовал закорючки. Червей в мозге, должно быть. Шелли ощущал себя одним из тех циркачей, что крутят тарелки на длинных бамбуковых шестах. «Хлопот полон рот», как сказал бы его отец.

Следующий – Эфраим. Тупой, злой Иф. Урод-безотцовщина. Мистер «ку-ку», который ходит к доктору Харли, чтобы поболтать о своих чувствах. Когда классная руководительница предположила, что и Шелли будет польза от одного-двух сеансов с доктором Харли – она застукала Шелли тыкающим остро заточенным карандашом в школьного хомячка, Паггинса, – его мать зубоскалила и возмущалась. «Моему сыну не нужен чертов мозгоправ, спасибо-большое-хорошего-дня».