Вороны оборачиваются и оценивающе смотрят на Вэйвэй. Прочитать их мысли до смешного просто, и впору, наверное, разозлиться из-за того, как мало они думают о ее безопасности, но ведь только так она и сможет выйти из поезда.

– Но мы, конечно, не станем просить ее о таком рискованном шаге, если только она сама не уверена…

– Конечно, не уверена. Она даже не представляет, о чем говорит, – громко возражает Алексей.

– Пожалуйста! – просит Вэйвэй. – Мы теряем время.

Все трое помогают ей надеть костюм. Слишком большой и тяжелый, он пригибает Вэйвэй к земле, не дает свободно дышать. Она смотрит сквозь грязное стекло на Алексея – потухшего, замкнувшегося, несчастного.

– Ты не обязана это делать, – говорит он. – Они не имеют права посылать тебя.

Его голос звучит приглушенно. В шлеме все кажется далеким и не совсем настоящим.

Она хочет сказать что-то успокаивающее, но сердце испуганно колотится в груди и мешает думать. «Сколько прошло времени? Он видел Елену или она исчезла в воде, за деревьями?» Вороны наблюдают за Вэйвэй, сложив руки на груди.

– Если бы Профессор знал… – срывающимся голосом говорит Алексей.

– Мы потом ему расскажем, – обещает Вэйвэй. – Получится интересная история.

– Не теряй из вида рельсы. Без троса ты останешься совсем одна. Не доверяй тому, что видишь вокруг, поняла? Просто поглядывай на рельсы, и все. А если не найдешь их до того момента, когда солнце поднимется вот над теми деревьями, – показывает Алексей в окно на самые высокие березы, – возвращайся назад, ясно?

Она неловко кивает, Алексей шагает к ней, но останавливается, как будто в последний момент передумал.

– Просто возвращайся.

Двое других подводят Вэйвэй к сдвоенным дверям и со смехотворной любезностью открывают первую. Ей вручают ключ, и она натягивает перчатки. За ней наблюдают, пока дверь не захлопывается с тяжелым стуком. Она вставляет наружный ключ в замок, молясь богу железной дороги, и спускается в Запустенье.

Снаружи

Освещенный солнцем Генри Грей неуклюже бежит по траве. Он горбится, одеревеневшие за долгие дни неподвижности ноги болят, дротикомет на поясе упирается в бок. Разнообразие звуков потрясает, даже приглушенное шлемом: незнакомые птицы резко кричат и мелодично поют, насекомые жужжат и гудят. Ему хочется поймать, сохранить, изучить каждого, но их слишком много, и нет никакой возможности удержать всех в руках.

И не нужно шептать молитвы, ибо все происходящее само по себе хвала Господу. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, оставляют на земле световые пятна. Грей рассматривает деревья, серебристые березы с осыпающейся, словно ветхая папиросная бумага, корой. Удивительно удачный символ чистоты! Но нет: то, что он принял за трещины стареющей коры, на деле оказываются темно-красными полосами чего-то густого и текучего. Сок, красный древесный сок, как будто деревья истекают кровью. Ландшафт настолько наполнен смыслом, что просто невозможно не понять его символизм. Дрожащими от волнения руками Грей достает из рюкзака стеклянную трубку с пипеткой. Но красный сок словно ускользает от прикосновения – как только Грей подносит пипетку, красная масса сворачивается. Он с изумлением смотрит на чудо. Может быть, все дело в ярком солнце и это просто оптический обман? Как ни старайся, все равно не получается собрать ни капли сока. Невероятно… Выходит, ландшафт способен защищаться? Защищать свои деревья? Грей огорчен, но и восхищен тоже. Однако время слишком дорого, он не может задерживаться надолго, когда его ждут другие, еще не открытые чудеса.

Грей сворачивает в сторону от рельсов, хотя и отходит не очень далеко. Он не задумывается о возвращении, с этим позже. А пока достает ловушки. Берега водоемов всегда богаты живностью, и если стоять очень тихо – да, вот так – то они слетятся на его на руки, начнут изучать ботинки – сотни видов стрекоз, жуков, мух, никому еще не известных. Прозрачные крылья мелькают возле его щеки, тонкие лапки касаются куртки. Любая может вызвать смерть, мгновенную или мучительно медленную.

Он вспоминает карты, над которыми корпел долгие ночи. До трансформаций здесь были пахотные земли, леса, озера. Пожалуй, можно было погибнуть от укуса малярийного комара, но прочие мелкие существа были неопасны. Зато теперь одному Богу известно, что за яд содержится в крохотных тельцах мух, какой токсин эти тонкие лапки способны нанести на твою кожу.

Другой бы на месте Грея боялся. Но он умеет застывать на месте, способен принять вид хищника, чтобы отпугнуть врага, или притвориться кем-то безобидным, уподобиться камню или дереву. Этому он научился много лет назад на вересковых пустошах родины. Он замедлит дыхание, любое свое движение, и тогда эти мелкие существа, чья жизнь протекает так быстро, вообще не примут его за живого.

Что-то скользит по шлему. Поддавшись панике, Грей отмахивается. Всего лишь лиана. Грей ощущает укол стыда, но тотчас усмехается его неуместности. Абсурдное бремя англичанина… Лианы свисают с окружающих деревьев, сверкая алыми искрами в скудных лучах солнца, еле пробивающихся сквозь ветви. Они похожи на гигантскую паутину, растянутую сложным узором среди деревьев. Нет, паутина – неудачное сравнение. Здесь не видно ни точной симметрии, ни кропотливого повторения. Узор пугает неравномерностью, произвольностью. Грей признает, что природа продумана и математически точна, но только не здесь.

Шорох наверху. Грей поднимает голову и видит, как огромная призрачно-бледная птица пролетает сквозь кроны деревьев, лавируя между ветвями и задевая их крыльями. Он протирает стекла шлема, досадуя, что тот приглушает все звуки. Хочется почувствовать, как ветер овевает лицо, хочется выдыхать все запахи, коснуться каждой травинки.

Не в силах противиться этому желанию, он стаскивает шлем и замирает, ошеломленный мириадами запахов, зачарованный какофонией птичьих трелей. Он смотрит вверх. С кривого и острого клюва падают алые капли, и Грей завороженно наблюдает за тем, как птица отхаркивает вязкую жидкость. Когда та вытягивается в тонкую нить, птица усаживается на ветку, макает клюв в алую гущу и снова взмывает в воздух, пролетая между двумя деревьями и сплетая паутину из текучего шелка. Грей хватается за блокнот, горько сожалея о том, что времени так мало. Ах, если бы он мог задержаться дольше, здесь столько всего еще нужно исследовать, впитать, учуять, пощупать и отловить. Но насколько дольше? Не хватит и целой жизни, чтобы все понять.

Он падает от сильного толчка. Земля усыпана острыми камнями и сучьями, и от боли он приходит в сознание. Слезы щиплют глаза. Грей поднимает голову, но картина перед ним расплывается и он снова валится на землю. Каким-то образом Грей оказался перед самой паутиной, хотя и не помнит, как подходил к ней. В паутину попалось какое-то существо, что-то среднее между насекомым и птицей, но размером с лошадь. У него черные крылья и мохнатое тело, и оно так бьется, что целостный образ в