голове Грея никак не складывается. Заляпанное алой гущей существо становится вялым и медлительным, а с ветки слетает бледная птица, устремив на запутавшуюся в паутине добычу тусклый взгляд. Бешено хлопают крылья, раскрывается красный клюв, жуткий крик эхом разносится между деревьев и вдруг резко обрывается. Бледная птица устраивается в паутине и приступает к трапезе. Генри отводит глаза. Неведомое существо спасло его, опрометчиво угодив в ловушку.

Как действует паутина? Что-то вроде гипноза? Грей слышал о насекомых, заманивающих подобным способом свою жертву, но о птицах – никогда. Умение плести паутину само по себе поразительно, но такое воздействие на мозг – человеческий, а не только мозг животного… Если получится собрать доказательства, если продемонстрировать их на Московской выставке… Он снова поднимается на трясущиеся ноги, не обращая внимания на боль. Совершенно новый вид, с никогда прежде не наблюдавшимися повадками. Можно ли придумать лучшую иллюстрацию для «Рассуждений о Новом Эдеме»?

Грей подкрадывается к паутине. Вот бы взять образец, большего ему и не нужно. Он протягивает руку…

Деревья оживают, у них появляются крылья.

С нестройными криками с ветвей одна за другой взлетают птицы, пока все небо не заполняют бледные крылья и ярко-алые клювы. Существа парят и резко ныряют вниз, выхаркивая густой, липкий шелк. Генри Грей бросается наутек, но на пути возникают сверкающие алые нити, они оседают на волосах, липнут к коже. Он тянется к дротикомету на поясе, но никак не может достать, да и много ли толку от ампул с усыпляющим препаратом против такой тучи птиц? Ослепленный, он бросается вперед. Звучит ехидный грай, все ближе хлопают крылья, щелкают клювы, и тут земля уходит из-под ног и он сваливается в воду. От холода перехватывает дыхание. Нити тянут вниз; он пытается закрыть голову руками, и птицы раздирают кожу на пальцах. Грей проваливается все глубже. Он никогда не любил воду, терпеть не мог темные омуты пустошей, мертвые и неподвижные, затягивающие небо в свои глубины. Они вызывали у него тягу к забвению. Вот он снова мальчишка, барахтающийся на мелководье, а школьные приятели ныряют и плещутся, смеясь над ним, потом хватают за ноги и утаскивают под воду. Он уходит на дно, сильные руки обвивают его и тянут, тянут вниз, подальше от клювов и когтей, в другую темноту. Он упирается, царапается, но хватка только крепнет. «Нет, только не так, не с осознанием поражения…» Он пытается открыть глаза в мутной воде, но почти ничего не видит; по краям поля зрения сгущается темнота. Мимо во вспышке радужного сияния проплывают водоросли, похожие на волосы.

И вдруг его обхватывают сильные руки, тянут вверх, вытаскивают из воды и усаживают на берегу. Водоросли обретают человеческий облик. Облик женщины. Нет, обрывок сна. Легкие разрываются от боли. Рука ложится на его лоб, прикасается к губам. Он задыхается, откашливает воду. Как это вышло, что его спасли? Он сжимает руку, чувствует тонкое запястье, бросает взгляд на кожу и глаза. Человеческие, но не совсем. Знакомые. Грей узнает эту фигуру, он уже встречал ее во время грозы, но принял за видение. Но теперь понимает, что ошибся. Это существо из Запустенья.

В чаще

Сгорбившись под тяжестью костюма, «дитя поезда» неуклюже бредет к деревьям. Вэйвэй оглядывается на поезд. Никогда прежде не видела его издали, разве что на вокзале. И он казался невероятно огромным, а все вокруг него – карликовым. Но теперь он съежился под небом Запустенья. Наблюдательная башня в бликах линз и окуляров – оттуда следят за Вэйвэй, следят за любым движением вокруг нее.

Она поворачивается и идет дальше, борясь с притяжением поезда, с ощущением, что, удаляясь от него, делает непоправимую ошибку. Но как только он скрывается из виду, Вэйвэй снимает шлем и облегченно вздыхает, чтобы в следующий миг опешить от наплыва запахов и звуков. Другой бы на ее месте испугался. И она пугается. Но куда сильнее страха охватившее ее буйное веселье. Свобода, простор. И краски – более яркие, чем они виделись через стекло. Живые, здешние краски. Вэйвэй вбирает их в себя: чистую голубизну, сумасбродную зелень. Порхающая, гудящая, мельтешащая жизнь: летучая мошкара – как изящные драгоценные камни, а крылья – как витражи московских церквей.

Елена направится прямо к воде. А Грей? Конечно же, он постарается избежать встречи с капитаном, будет держаться в стороне от того места, где железная дорога окунается в воду и где капитан будет замерять глубину и брать пробы. Нет, они оба отойдут от дороги, скроются за деревьями, где виден блеск других водоемов. Вэйвэй беспомощно оглядывается. От жары и шума испаряется ясность цели. Все казалось просто, когда она смотрела из окна. Отыскать Грея, увести его от Елены, чтобы она успела найти воду и восстановить силы. «Но это ведь еще не все, правда?» Здесь, вдали от поезда, заявляет о себе и другое, эгоистичное желание. «Ты просто не хочешь, чтобы она тебя оставила». У Вэйвэй кружится голова, и она протягивает руку к стволу, но сразу отдергивает при взгляде на алый древесный сок.

Она чувствует, что окружающий мир – любопытный, голодный – наблюдает за ней, норовит прикоснуться. Такое чувство, будто вибрирует каждая травинка.

Лес плавно спускается к озеру, и ноги Вэйвэй утопают во влажной земле. Ветви над головой выгибаются подобно арочному своду, и свет, пробиваясь сквозь листву, становится золотисто-зеленым. От воды все приходит в движение, мир колышется, ни на мгновение не успокаиваясь.

Она теряет чувство времени. Ее жизнь всегда подчинялась бою часов и расписанию дежурств, но только не здесь, не сейчас. Время утратило прежнюю определенность.

Вэйвэй зажимает шлем под мышкой и присматривается к заболоченной земле. Те белые побеги, что рассыпаны повсюду между деревьями, на деле оказываются вовсе не побегами, а костями. Большие кости, маленькие кости и еще то, что могло быть только зубами. Повинуясь инстинкту, она порывается бежать, но заставляет себя остаться на месте и успокоить дыхание. Вокруг вьются насекомые, то и дело врезаясь прямо в лицо. К запаху ее собственного пота примешивается приторно-сладкий аромат. Вэйвэй всегда нравилось, что она такая маленькая. Маленький рост позволял ей проскользнуть незамеченной через полмира, спрятаться и прокрасться, оказаться в безопасности. Но здесь, среди этих деревьев, она ощущает себя совсем крошечной, бесконечно далекой от безопасности. Вэйвэй никогда не оставалась в одиночестве, а сейчас ей очень одиноко среди всего окружающего, которого слишком много. Много насекомых, и костей, и жужжания; много деревьев, слишком высоко поднимающихся над ней; а она настолько маленькая, настолько человеческая, настолько здесь неуместная.

Где-то поблизости раздается вой. «Кого-то едят», – думает Вэйвэй, и ее переполняет безумное, примитивное желание бежать со