слова в воздухе и запихнуть их ему обратно в рот. Эмиль ставит свою банку колы рядом с моей, и я путаюсь, где теперь чья. А из его мне пить совсем не хочется.

— С твоим братом ничего не случится, с такими-то бортиками у кровати.

— Но даже если он вывалится, тоже ничего страшного.

— А, вот как?

— Он уже настолько болен, что вряд ли может стать хуже.

Па все-таки нас слышит, я замечаю, как он слегка улыбнулся. Вообще-то, это его шутка.

— А где ваши хорьки? — спрашиваю я спину Жана.

— Поставил в другое место… Тут такой шум, что они… перегрызут друг друга.

— У меня для тебя, кстати, кое-что есть, — гнет свое Эмиль.

— Для меня? Мне ничего не надо.

— Да это просто малость. Ты же поддержал меня, когда я собирался в супермаркет.

По выражению лица па я понимаю, что это он услышал.

— Я нашел вот это и сразу подумал о тебе. Ты ведь интересовался лекарствами, которые принимает твой брат.

Вдруг па встает. Кажется, я единственный, кто испугался.

— Еще по пивку всем? — спрашивает он.

— Нет, спасибо, — отвечает Эмиль. Но его и не спрашивали. Эмиль наклоняется ко мне поближе.

— А как там у тебя с той девушкой? Она сюда приедет? Можешь еще как-нибудь ей позвонить, если хочешь. Просто заходи ко мне в трейлер.

Па стучит пивной бутылкой мне по плечу. Мы меняемся местами. Я сажусь на коробку из-под пива. Так как я не слишком быстро реагирую, он просто выдергивает меня из стула.

— Так-то, — рыкнул па и сел, широко разведя ноги в стороны и игнорируя Эмиля.

— Разбираем, разбираем!

Жан поднимает наверх блюдо пышущих жаром колбасок. За столом раскрывают булочки для хот-догов, щедро наливая внутрь соус. Черный Генри вкладывает в каждую булочку по колбаске. Прежде чем взять следующую, он дует себе на кончики пальцев.

— О, эта булка прямо вылитая моя бывшая, — хохмит один из братьев. — Но в нее влезало две колбаски.

Все безудержно улюлюкают, а стол чуть не трещит пополам от стука пивных бутылок.

— Выдай-ка мне тогда белого соуса вместо красного! — кричит Черный Генри.

Снова взрыв смеха и свиста.

Двумя руками Эмиль хватается за свою банку колы. Максимально незаметно он бросает взгляд в сторону, на па.

— Это ты еще мать Брая не знаешь… — продолжает шутку па.

— Ахаха!

Мне это смешным не кажется. Но все вдруг затихли.

— А что с ней не так? — спрашивает Жан.

Па опрокидывает в себя еще пива и машет рукой, показывая, что сейчас все расскажет. Но он тянет слишком долго.

— У тебя вообще была женщина-то хоть когда-нибудь? — Новый раскат смеха.

— Да его мать была хуже пустыни. — Па пытается взять ситуацию в свои руки. — Мне приходилось четверть часа рыдать над ней, чтобы увлажнить, прежде чем я мог на нее взобраться.

Па чокается с воздухом и смеется громче всех.

— Это говорит скорее о тебе… чем о ней.

Стол снова содрогается от стука бутылок.

— И несмотря на это двое сыновей?

Па глубоко кивает. К счастью, шуток о Люсьене никто не отпускает.

— Все благодаря моим стараниям, — говорит па. — А знаете как?..

Но его уже никто не слушает, все переключились на другую историю.

— Ну а у тебя с этим как?

Эмиль вздрагивает и выпрямляется.

— Не дали твоим головастикам поплавать?

Все замолкают.

— Или они и плавать-то не умеют?

Эмиль уставился в пол.

— Эй! — Па толкает его в плечо. — С Брайаном ты гораздо охотнее беседуешь, как я посмотрю.

— Морис.

Жан пытается отвлечь па.

— Что, я же могу порасспрашивать вашего друга?

— Все верно, детей у меня нет, — спокойно произносит Эмиль. — Вы все правильно поняли.

— Подружку Луизой звали, так?

Эмиль отхлебывает из банки. Теперь мне хочется, чтобы он на меня посмотрел. Тогда я мог бы как-нибудь дать ему знать, что ничего не могу с этим поделать.

— Она не хочет, чтобы ты возвращался. Или хочет?

Эмиль ставит банку на стол и встает.

— Доброго вечера всем.

Он кивает каждому на прощание. Всем, кроме меня. Не оборачиваясь, он исчезает в темноте ночи. Я хочу пойти за ним, но не решаюсь подняться.

Па завалился на спину прямо у холодильника и пытается снова сесть на корточки. Он берет очередную бутылку, срывает крышку об алюминиевый край холодильного шкафа и от этого движения падает на колени. Жан обнимает меня за плечи.

— Тебе, наверное, уже пора спать, — говорит он мне.

— А как же па?

— Я за ним присмотрю.

Движения па стали медленными, он не поворачивается, а скорее заходит на круг.

— Мужики, — говорит Жан, — наш Брайан идет спать.

Все показывают мне большой палец, кто-то хлопает меня по плечу.

— Руки держи над одеялом, — хохмит один из усатых.

Па тоже выставляет свой кривой большой палец и пару раз жмет им на невидимый дверной звонок. Затем он наклоняется ко мне:

— Здесь одни мудаки, — говорит он мне прямо в ухо. — Я еще одну бутылочку выпью и приду.

Шершавой ладонью он пару раз проводит по моей голой руке.

— Ты ж мой хороший.

Вдруг он спотыкается, хватается за меня, чтобы удержаться на ногах, и разливает холодное пиво мне на футболку.

— Я хочу сказать!.. — кричит он. Но никто не обращает на нас внимания. Тогда он хватает пустую бутылку и подбрасывает ее в воздух. Она падает и разбивается о бетонный пол вдребезги. Вот теперь на нас смотрят все.

— Да-да, — кричит он. — Вот тут, да. От-лич-ный парень. И брату с ним повезло.

Глаза у него уже блестят от слез.

— Нас с ним ничто не разлучит.

Тут он начал рьяно кивать в полном согласии с самим собой:

— Мой мальчик.

Для убедительности он пару раз ударяет себя в грудь увесистым кулаком.

— За Брайана! — подхватывает Жан.

Черный Генри усаживает па на освободившийся стул Эмиля.

— А теперь давай-ка тише, Морис.

— Мне что, сказать нельзя, что ли… Этот парень — мой сын, слышь!

— Твой-твой. Очень классный у тебя малец.

Предупредительно выставив вверх указательный палец, па соглашается:

— Ну и вот!

Генри вкладывает ему в руку бутылку пива.

— Это последняя.

— Спокойной ночи, Брайан, — говорит Жан.

43

Ботинок нигде не видно, и в кресле его нет.

— Па?

Я приоткрываю пошире дверь в его комнату. На матрасе его тоже нет. За моей спиной Люсьен слегка пружинит на коленях.

— Разворачивайся, — говорю я ему, — идем на улицу.

Пока я помогаю ему преодолеть подножку трейлера, он зажимает в зубах поилку своей кружки.

— Па?

Каждый раз, когда я зову па, Люсьен, словно эхо, стонет.

— Па? Ты