– Ладно, слушай, тебе придется ей сказать, – все еще шептала Луиза.

– Сказать кому и что?

– Той дамочке. – Она кивнула головой на стеллаж. – Что ей нельзя смотреть тут такое.

– А почему я-то? – пискнула я, не совладав с голосом.

Брови Луизы взметнулись вверх.

– Т-с-с!

– Это же ты ее застукала, – шепнула я, но Луиза уже была на полпути к столу, ее бедра колыхались от того, что она чуть ли не бежала.

Черт.

Когда я подошла к женщине, думая, как деликатно объяснить ей правила поведения в библиотеке, мое лицо стало пунцовым, и я почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Я повернулась и увидела Майкла. Его губы растянулись в улыбке, которую он пытался прикрыть ладонью, прежде чем отвернуться к своему экрану. Класс – даже гольфист-подушечник смеялся надо мной.

В шесть сорок пять Луиза вдруг подошла со связкой ключей.

– Я знаю, что сегодня моя очередь, но не могла бы ты закрыть библиотеку сегодня?

Я махнула головой в сторону Айжи.

– Да, мне все равно нужно дождаться, когда придет его отец. Я обещала присмотреть за мальчиком.

– Ой, я и не заметила, что тут еще кто-то… стой… что ты сделала? – Она прищурилась.

– Ты же сказала, что нам нужно больше людей. – Я выдала самую милую из своих улыбок.

– Да, но у нас тут не детсад.

– Это понятно. А еще мы не приют для бездомных и не интернет-кафе. – Я кивнула сначала в сторону Воришки ТБ, который ходил по отделу с фильмами, а потом в сторону Майкла, гольфиста, который сидел на своем обычном месте. – Ты же сама говорила, что суть работы – книги и общение.

Ее бровей уже не было видно под седеющей челкой.

– И то верно. Пусть так и будет, пока тебе самой не надоест. – Она посмотрела на часы. – Мне пора. У старшей внучки в школе был вечер бинго, я обещала прийти. Он заканчивается через тридцать минут.

Я смотрела на нее, удивляясь, сколько же у нее внуков. А потом подумала, почему же я никогда ее об этом не спрашивала.

Когда она ушла, я прибралась на стойке, собрала карандаши, скрепки, резинки и прочую канцелярию и уселась, смотря на часы. Шесть пятьдесят одна. Я постучала пальцами по столу и встала.

Лениво дойдя до компьютерного уголка, я притворилась, что ищу книгу рядом с Айжей.

– Так почему мама назвала тебя Джубили?

Я подпрыгнула, он меня напугал, и обернулась к нему.

– Думаешь, она была ярой фанаткой «Людей Икс»?

– Ой, нет. Точно нет.

Каждый год, на мой день рождения мама рассказывала, как она настрадалась со мной при родах. Тридцать пять часов. Это был ад. Ты упиралась и упиралась, а когда в конце, когда настало время тужиться – гораздо позднее того, как прошло действие этой чертовой эпидуралки, – ты вдруг решила выходить головой вперед, и пуповина обвилась вокруг твоей шеи, и доктору пришлось схватить тебя и тянуть. Можно подумать, там еще было место для его рук! Самая жуткая боль в моей жизни. Я была так чертовски рада, когда ты наконец появилась и все кончилось. Чистое счастье. Я так и думала назвать тебя. Джой[6]. Но потом одна из акушерок сказала, что это как юбилей, повод для праздника или что-то такое. И мне показалось, что это звучит стильно. Джой на свадьбу подарят блендер, а Джубили – это совсем другой класс. Высший сорт.

Так я и получила свое имя. Она была так рада избавиться от меня. Так счастлива, что я больше не была ее проблемой. Но этого я говорить Айже не хотела.

Поэтому я соврала.

– Мама была так рада, что я наконец появилась. И Джубили значит «счастливое празднество».

Айжа кивнул.

– В этом есть определенный смысл.

– А ты? Почему родители назвали тебя Айжей?

Он молчал так долго, что я успела решить, он меня не расслышал. А потом тихо-тихо он произнес:

– Они и не называли.

– Что?

– Меня на самом деле не так зовут.

– А как?

Он покачал головой.

– Давай же, все не может быть так ужасно.

Он что-то промямлил.

– Что?

– Кларенс. – Он на меня очень внимательно смотрел. – Меня зовут Кларенс.

Я пыталась не захихикать, но крошечный смешок все же прорвался. Айжа сощурился, и я попыталась собраться.

– Какого черта они назвали тебя Кларенсом?

– Папа хотел, чтобы у меня было американское имя. Чтобы не выделяться.

Тут хохот уже сдержать было нельзя.

– И назвал Кларенсом?!

– Ага. – Левый уголок губ пополз вверх. – Ужасно, да?

– Жуть полная! – Я все еще смеялась. – Так почему тебя зовут Айжей тогда?

Он пожал плечами:

– Это прозвище. Меня так мама называла. Когда я родился, она пыталась учить санскрит. Родители моего отца – индусы…

– Так Эрик не твой…

Он покачал головой.

– Он усыновил меня, когда… – но предложение мальчик так и не окончил. Он просто смотрел на ковер с поникшими плечами.

Когда я впервые их увидела, я заподозрила, что Эрик не был его биологическим отцом, потому что у него не было того же легкого британского акцента, что у Айжи, не говоря уже о разнице во внешности. У Айжи была бронзовая кожа и темные глаза, а Эрик – зеленоглазый и светлокожий. Но наверняка я не знала. Может, эти черты Айжа унаследовал от бывшей жены Эрика. Но в тот момент, когда тайна открылась, мне стало так жаль Айжу, что, кажется, мое сердце на какой-то миг перестало биться, и в то же время я была так благодарна Эрику. Это явный показатель его доброты.

– Мне жаль, – сказала я, мне так не хочется, чтобы он возвращался в этот очевидно опустошающий для него момент, что бы там ни случилось с его родителями. – Так что ты там говорил о том, что твоя мама учила санскрит?

Он молчал долго, я уже подумала, что он замкнулся. Но потом зазвучал его тоненький голосок:

– Она надеялась, что так она будет им больше нравиться. Она хотела поговорить с ними, показать, как много усилий она вкладывает в изучение их культуры и все такое.

– Она училась на нем говорить? Я думала, что санскрит – исключительно письменный язык.

– В основном да, но, думаю, некоторые индусские священнослужители его еще используют, и это государственный язык в Уттаракханде, где родились мои бабушка и дедушка. В общем, она говорила, что я очень часто издавал такие звуки, когда был маленьким, не совсем плач, но что-то типа высокочастотного мяуканья. Как козленок. А на санскрите «коза» – это…