Публика уселась поудобнее – сразу стало ясно, что телега будет долгая.

– Каждую историю можно начать издалека или с места в карьер. А я начну с этой самой развилки: я всегда знал, что Париж – это город, где иностранец может затеряться и жить, никому не мешая. А с учётом тех подзабытых фактов, что, а, само слово дискотека было изобретено французами по типу, как вы понимаете, библиотеки и синематеки, и бэ, самый первый в мире музыкальный клуб, где впервые аж в 1947 году прокрутили подряд несколько пластинок нон-стоп к восторгу танцующей публики, возник в Париже и назывался «Whisky ä Go-Go», – так вот, с учётом всех этих фактов, когда мне однажды понадобилось исчезнуть, я обнаружил себя здесь. Как раз свернули «Гольф-Друо» и парижские американцы открыли этот клуб, так что без работы и без веселья я не остался. Мне ещё и сорокета не было, и здесь мой якобы кризисный средний возраст оказался молодостью. Но история не об этом, а о горячем багете! Прозит! – Он чокнулся со всеми, подняв свой стакан, почесал лоб и продолжил.

– Кстати, первый клуб в Нью-Йорке после «Whiskey ä Go-Go» в Париже открылся тоже в 47-м и назывался, знаете, как? «LeClub»!

Публика засвистела и зааплодировала, присоединяясь к детской радости Лефака.

– И вот однажды ко мне подходит одна мадам. Когда ко мне такие в клубе подруливают, я выступаю очень осторожно. «Ты меня помнишь?» – «Как можно тебя забыть?!» Обычно в нашем здесь ночном угаре такого ответа бывает достаточно. Конечно, не помню – я уже и себя самого хорошо помню только местами. На лбу у неё было написано, что она американка, богатая американка помоложе меня, и она явно столько не бухала. Выглядела – блеск. И соображала тоже.

– Конечно, не помнишь, старый ты алконавт… – Что-то в двойных морщинках в углах её рта показалось ему знакомым. – …1979 год, Калифорния, ваш раздолбанный автодом на колесах «Грозно Пердящий Пацифист»?.. И Стиви-Стиви.

Пока она проговаривала своим американским ртом с саркастичными кавычками морщинок первую часть пароля, в голове у него проносились важные события 1979 года, а их было не мало: фестиваль в Лос-Анджелесе на сто тысяч зрителей, Оззи Озборна турнули из «Black Sabbath», «Bee Gees» спели в ООН, а Элтон Джон – в СССР, первый американский тур «Dire Straits», «The Who» и «The Beatles», «Led Zeppelin»… КлэпTOH. Гос-с-с-с-споди! «Pink Floyd» выпустил «Стену». Одна отсылка в тот год погружала его в живой концерт внутри открытия какой-то, блядь, музыкальной Олимпиады!

– И тут вдруг – посреди Олимпийского-то стадиона! – Стиви-Стиви. Наш с ним едва живой «додж» «пердящий пацифист» – просто обалдеть можно! – Он засмеялся, прикрывая рот рукой с дымившей сигаретой. – Ну это как если бы вы, толкая речь в пафосном собрании, вспомнили своего первого в жизни щенка, который у вас появился: вот Стиви-Стиви по степени интимности был бы типа как этот щенок с лужами!

– Стиви-Стиви ты вспомнил, вижу я по твоей роже, – кивнула дорогая дама. – Меж тем вы с ним в два смычка играли со мной в том доме-на-колёсах.

Пила она джин-тоник, выглядела, как собственная внучка: ну не могла она в семьдесят девятом году спать с двумя парнями одновременно. И, однако, вот: сексуальная же революция.

– Значит, не со мной одной. Но это не важно: я подумала, может, ты захочешь с ним увидеться?

– Не понял, – ответил Лефак.

– Он здесь, у меня в Ирландии, – объяснила дама, имени которой он не знал, но у неё был его щенок из детства, Стиви-Стиви, его несостоявшийся ударник.

Лефак задумался, прикурил новую сигарету, и Фло подошла затушить забытую в пепельнице только что раскуренную предыдущую.

– Наверное, вы думаете: какого хера столько ненужных подробностей…

Публика ропотом попыталась изобразить что, мол, да не-е-ет, да ла-а-адно… Но старикан знал свою аудиторию. Да, это полная хня. Можно бы вовсе не рассказывать им про Козлика – девочку с плоской грудью, которая тогда села к нам на трассе, сбежала на фестиваль просто и так и зависла в этом мире – как выяснилось, навсегда.

– Просто, понимаете ли, очень часто судьба вовсе не одета с иголочки в black tie, как я сегодня. Часто она принимает какие-то совершенно абсурдные черты, и если, когда она происходит, твоя судьба, сказать чуваку, что, да, это вот она и есτь, смотри не просри её, глядя на какую-нибудь совершенно идиотскую комбинацию из всего одномоментно происходящего, никто просто не согласится принять это за свою судьбу. Ну не поверит! Я, например, никогда, дурак, не верил. А потом проходит, блядь, тридцать-сорок лет, и выясняется, что, блядь, это-таки она и была, нравится тебе или нет: судьба не спрашивает. Она – твоя, и больше ей податься некуда: типа этой Козлика на трассе с картонкой с надписью «рок-н-ролл».

Вслух же он сказал в микрофон:

– Окей. Ща мы слегка подсластим это лирическое отступление: давненько что-то никто со мной пари не заключал, что, мол, «Only you» первым исполнил Элвис Пресли. Поэтому вот вам Сэмми Тернер с одноимённой композицией доэлвисовского исполнения. Вы пока там перекусите, выпейте, потанцуйте, я пойду отолью, и мы продолжим наше юбилейное надувательство.

– Это он про что? – озадачено переглядывались лефакофилы, встречаясь у стойки и забирая пиво для себя и кир и вино для своих девушек.

– Про философию загнул… – мечтательно отвечал кто-то ещё.

– Да про философию понятно всё – что за надувательство он имеет в виду?

Адаб встретился глазами с Роном: тот показал большой палец – звук на отлично. Поискав глазами своего режиссера, он увидел, что Кристоф в позе, исключающей сомнения, разговаривает с одной из девушек из подтанцовки, со светлыми толстыми дредами. Остальные, к счастью, отрабатывали – танцевали, как и было сказано.

Он посмотрел на публику вокруг, клубную молодежь, потихонечку набиравшуюся, и на замершие привидения, сидевшие за столом ровно, очень прямо, не двинувшись – как собственные чучела. И решительно спустился в туалет.

Но Лефак окликнул его из закутка у курительной комнаты.

– Будешь? – не поднимая руки, он повёл в сторону Адаба косяк.

– Блядь, старик! Сам не буду и тебе не советую! Ну что за мазефакер, а?! Тебе ещё где-то с час гнать, прежде чем они просто бросятся отплясывать.

– На пятьдесят процентов мазефакер, на остальные – сукин сын, – самокритично пошутил Лефак и пообещал, – меня только с третьего торкает, не боись.

– Скажи наркотикам: «Нет – дорого!» Пошли давай. И это… Ты уверен, что им интересно слушать длинные истории?

В почти полной темноте курилки, где даже в единственном слове подсветки «SMOKING» первые три буквы не горели, но зато строго над стариком получилось «KING», он в своём вечернем наряде и с прилипшей к нижней губе самокруткой в этот момент не выглядел человеком, которого как-то волнует ещё чьё-то мнение.

– Жизнь – это вообще длинная история, – миролюбиво ответил он.

Адаб, недовольно покрутив башкой, взбежал вверх по ступенькам, через пару минут туда же прошаркал Лефак.