– Завтра все закончится, – напомнила Галия, –а мне все кажется, что я еще не успела с тобой познакомиться.

– Хорошо, если все пройдет благополучно, –отозвался Дронго. – В следующий раз лучше знакомиться при болееблагоприятных обстоятельствах. Ты представляешь, какую операцию они провели икакие деньги на нее потратили? Нужно было узнать все от Пойша, затем найти Чилмера,узнать про Ахмеда Парвиза, собрать группу, выйти на Десмонда Абрахамса,подготовить контейнеры, отправить их в Новосибирск, найти необходимых людей вМоскве… По моим самым приблизительным подсчетам, все это обошлось в несколькомиллионов долларов, около десяти…

– Откуда они взяли такие деньги?

– Кажется, я могу вычислить конкретногозаказчика, – признался Дронго. – Вчера и позавчера все английскиегазеты писали о таинственной гибели в автомобильной катастрофе консулаСаудовской Аравии в Великобритании, человека из известного саудовского рода,который, возможно, был причастен к событиям одиннадцатого сентября, но тогдаэтого не удалось доказать. А теперь он вдруг так неожиданно и так вовремяпогибает. Посмотри на факты. В Англии жил переехавший туда Витолдс Пойш,которого сбила неизвестная машина. В Англии же некоторое время проживал АхмедПарвиз. И наконец, там же общались друг с другом Эрик Чилмер и ДесмондАбрахамс. Все совпадает. Если учесть, что погибший Каландар Шахвани тоженекоторое время жил в Англии, то становится ясно, кто мог быть конкретнымзаказчиком этого преступления.

Я думаю, мы все сработали не очень хорошо. Конечно, арестАбрахамса и Чилмера – это большое событие. Благодаря этим людям мы узнали всеподробности провоза груза и его переправки в Италию. Но ни один из них не былпосвящен в тайну бомбы. Ее наверняка знали двое пакистанцев – сам Ахмед Парвизи его напарник Каландар Шахвани. А мы допустили, что оба они погибли. Нужнобыло сделать все, чтобы оставить в живых хотя бы одного из них.

– Шахвани оказал вооруженное сопротивление, –напомнила Галия, – его не смогли взять живым, а Ахмед Парвиз покончил ссобой, когда понял, что его заставят отвечать на все вопросы.

– Это огромная ошибка наших итальянских коллег. Они не учлиспецифику мышления несчастного ученого, – пояснил Дронго. – Оннастолько ненавидел весь мир после смерти жены, что был готов взорвать земнойшар и абсолютно не дорожил собственной жизнью. Необходимо было этопредусмотреть, но итальянцы были уверены, что между боевиком и ученым большаядистанция. Вот поэтому так халатно и подошли к этому вопросу.

– Какая несчастная судьба! – прошептала молодаяженщина. – Парвиз мог стать гениальным изобретателем, получить Нобелевскуюпремию, а вместо этого умер с клеймом террориста. А ведь он не был примитивнымтеррористом, и вдруг такая ненависть.

– Попробуй представить себе его состояние, –посоветовал Дронго. – Говорят, что он безумно любил жену. И вдруг онапогибает в Чикаго. После этого ему кажется, что весь мир рушится. К тому же оннаверняка чувствовал, как после одиннадцатого сентября к нему изменилосьотношение окружающих, даже друзей.

Все совсем не так просто, как нам иногда кажется. Ты ведьзнаешь, что я живу в Москве. И достаточно часто вижу, как ведут себя некоторыемолодые люди по отношению к представителям других этнических групп – неграм,китайцам, вьетнамцам. Особенно поразительно плохое отношение к кавказцам,которых называют «черномазыми». Им не сдают квартиры, их документы постояннопроверяет милиция, их избивают в поездах метро и в электричках. При этомвозросшую ненависть объясняют отношением ко всем приехавшим вообще. Еслиучесть, что армяне, грузины, осетины вообще православные христиане, то такоеотношение совсем непонятно. И плюс еще ненависть на религиозной почве. Японимаю, что после стольких лет ожесточенной войны в Чечне не может быть мира вдушах людей, но и такая ненависть совсем неплодотворна. Она рождает ответныечувства. Ты можешь себе представить, что чувствуют таджики или узбеки, азербайджанцыили лезгины, когда их постоянно останавливают на улицах, чтобы проверитьдокументы, и берут с них деньги. Когда они ездят в метро, озираясь на каждоговстречного, когда боятся темных подъездов и молодых ребят, собирающихсягруппами.

После одиннадцатого сентября в Америке стали так жеотноситься к представителям мусульманского населения, особенно к арабам,пакистанцам, туркам, персам. Эту ненависть наверняка чувствовал на себе и АхмедПарвиз. Он не был виноват в том, что случилось в Нью-Йорке и Пентагоне, ноколлективная вина возлагалась и на таких людей. Как после каждоготеррористического акта бьют ни в чем не повинного азербайджанского торговцаовощами, армянского сапожника, грузинского парикмахера, даже чеченскогопортного. При этом всегда страдают несчастные, нищие, абсолютно невиновныелюди. Никто не идет бить меценатов террористов, негодяев, которые дают имденьги. Хотя про них все знают. Но их невозможно достать, они за бронированнымистеклами «Мерседесов», за спинами телохранителей. И простым людям невозможнообъяснить, что нет плохих народов, а есть подлецы, не представляющие свойнарод. Как не может представлять весь русский народ полковник Буданов. А вотТолстой может. И мой любимый Чехов тоже может. И Чайковский, которого ябоготворю. Все просто, но почему-то люди не хотят этого понять. Наверное,Парвизу было трудно. После одиннадцатого сентября в Чикаго ему стало трудно. Апосле смерти жены он возненавидел не только этот город, но и всю западнуюцивилизацию. Это наглядный урок нам всем, как ненависть порождает ненависть.

Они шли вдоль стены вокруг Ватикана. Галия задрала голову,обозревая эту высокую стену, служащую как бы границей между Ватиканом и всемостальным Римом.

– Всегда мечтала здесь побывать, – призналасьона. – Особенно в самом Ватикане. Говорят, там невероятные музеи. Но мнесказали, что в левой части сейчас идет ремонт.

– Но можно посмотреть все остальное, – предложилДронго, – и даже знаменитую Сикстинскую капеллу Микеланджело. Пойдем, ябуду твоим гидом.

Они провели в музеях Ватикана около трех часов. А когдавышли, Галия с трудом сдерживала восторги.

– Это было замечательно, – прошептала она. –Ты, наверное, много раз сюда приходил?

– Да, много, – подтвердил Дронго. – Каждыйраз, когда я вижу эту капеллу, картографический зал Ватикана, скульптуры водворе, среди которых Лаокоон с сыновьями, когда спускаюсь по знаменитойлестнице, устройство которой невозможно понять с первого взгляда, мне кажется,что я приобщаюсь к чуду.

– Завтра все закончится, – немного грустноповторила Галия, – и мы отсюда уедем.

– Я думаю, завтра миллионы итальянцев будут молиться занаш скорый отъезд, – мрачно заметил Дронго, – и это будет правильно.

– Ты останешься в Италии? – полюбопытствовала она.

– Да.

Галия молча кивнула, и он не сумел разобрать выражение еелица. Но в эту ночь она не пришла в его номер. И он не решился дойти до еедверей, заснув в своей комнате. Но под утро она постучалась к нему. И он открылей дверь.