Тогда он обнюхал там все. Осмотрел стены почты, ближайшего ларька и пары домов. Уже в сумерках потоптался по осенней траве и даже зачем-то переворошил ее пальцами. Пытался даже забраться на каждое из деревьев. Только что в урнах не ковырялся. Спускался в подземный переход. В темноте побрел к своей квартире. Дверь открыл какой-то заспанный южанин. Он не сразу понял, чего от него хочет бывший обитатель снятой им жилплощади, но, когда Дорожкин зашелестел купюрами, отказался от понимания в пользу денег. Дорожкин вошел в квартиру, поморщился от успевшего пропитать его бывшее жилище запаха каких-то пряностей и пота, разуваться не стал, прошел в комнату и сел в кресло. На разложенном диване, накрывшись байковым одеялом, спала какая-то девчонка. Она открыла глаза, но не удивилась, а стала смотреть на Дорожкина как на старого знакомого. Волосы у нее были черные.

– Зоя, – послышался голос южанина из кухни, – не вставай. Это бывший жилец. Он просил десять минут посмотреть. Деньги заплатил. Сейчас уйдет.

– Я и не встаю, – похмельным голосом прохрипела девчонка и спросила Дорожкина: – Курить есть?

Он помотал головой, оглянулся. От его обстановки не осталось ничего. Нет, шкаф, диван, шифоньер, кресла, стол – все осталось на месте, даже занавески на окнах не поменялись, но все стало чужим. Вот на этом диване он и лежал, когда пришел или когда его принесли домой после колючего и больного. Сам, конечно, пришел. Кто бы его сюда принес? Кто знал этот адрес на окраине суматошной Москвы? Но один ли? Он лежал на диване, а тот, кто его привел, может быть даже именно источник светлого, сидел… Сидел как раз в этом кресле. Сидел и чинил его разодранную куртку. Или чинил самого Дорожкина, почему бы и нет? Или сначала сделал одно, потом другое. «Сделала, зачинила, привела», – поправился Дорожкин, вспомнив волос. Обернулся, завозился, встал, снял с кресла наброшенный новым жильцом плед и принялся ощупывать обивку, осматривать каждый ее сантиметр, пока у болта, которым крепился к изогнутой спинке ободранный подлокотник, не обнаружил то, что искал. Золотистый волос. Поднял его, посмотрел на свет, вытащил из кармана пакетик и отправил к его собрату.

– Ты дурак? – спросила девчонка.

– Несомненно, – ответил Дорожкин и двинулся к выходу. Южанин, с которым он столкнулся в коридоре, видно, прочитал что-то на лице у Дорожкина, потому что побледнел и натужно прошептал:

– Ты что, земляк? Я не просто так. Я жениться хочу.

Дорожкин успел в Выхино на последний автобус до Рязани. Приехал туда глубокой ночью, взял такси до родной деревни и порядком напугал мать, постучав в ее окно уже за полночь. Принял на лицо ее слезы и поцелуи, поужинал, лег спать, а с утра взялся за неотложные дела, которые делаются ни шатко ни валко, но которых в любой деревенской избе всегда в достатке, и чем богаче изба, тем их больше.

Двенадцатого октября, во вторник, он сел все на тот же автобус, добрался до Москвы, проехался на метро, позвонил Адольфычу и уже через пару часов увидел на вокзале Волоколамска «вольво» и фигуру Павлика возле него.

– С возвращением? – выставил на стойку стаканчики Фим Фимыч.

– С ним самым, – согласился Дорожкин, прислушиваясь к самому себе, есть ли в нем ощущение, что он вернулся домой или нет…

Он еще думал, что будет привыкать и врастать, но уже на следующий день у него зазудели пальцы, он открыл папку, получил какое-то немудрящее задание, а там уж понеслось, и думать стало некогда. И вот прошел месяц…

Дорожкин ссыпал обратно в футляр маковые коробочки и пакетик с волосами и вдруг подумал, что поиски Козловой надо начинать с установления того, кто был его предшественником. И если он, Дорожкин, не сможет установить этот не слишком уж сложный факт, то грош ему цена как Пинкертону, Шерлоку Холмсу и мисс Марпл вместе взятым или даже их сотой части.

Дорожкин не был суеверным, но, когда оказался в Кузьминске, обнаружил, что суеверие может быть такой же частью жизни, как распорядок дня, необходимость вовремя наполнить желудок и опорожнить кишечник, необходимость движения и отдыха, сна и секса. С сексом у Дорожкина пока не складывалось, отчасти выручал бассейн, в котором он теперь ежедневно отмерял по нескольку километров кролем, но суеверие проникало во все. Причем это не зависело от желаний и предпочтений самого Дорожкина, когда суеверными были все вокруг, с этим приходилось считаться и людям практического, и трезвого склада ума. Именно об этом Дорожкин подумал, когда не обнаружил с утра на месте Фим Фимыча. Нет, он, конечно, отлучался временами от своей стойки, но тринадцатого числа его не могло быть по определению. Дорожкин даже предположил, что если тринадцатое число совпадет с пятницей, а такая беда должна была случиться в мае следующего года, Фим Фимыч не только исчезнет сам, но и утащит в укромный уголок свою стойку. Впрочем, с отсутствием Фим Фимыча мириться еще можно было, неудобным оказалось другое: как заранее предупреждал Дорожкина Ромашкин, тринадцатого числа не работало большинство лавочек, магазинчиков и мастерских, а те, что работали, неминуемо должны были попытаться выкинуть какой-нибудь фортель – или гадостью какой обрызгать, или обвесить, или вовсе продать не то, что ты собирался у них купить. Ромашкин даже пивом запасся заранее, чтобы не искушать судьбу. Дорожкин только покачал головой, но возможные затруднения в работе учел. Впрочем, прачечная, которая располагалась в середине проезда Конармии, была открыта, но грязное белье не принимала, а только выдавала чистое.

– Почему? – спросил Дорожкин черноглазую приемщицу Оленьку, пытаясь вникнуть в тонкости обхождения с календарными датами.

– Тринадцатого всякую пакость могут принести, – подобрала губки приемщица, приглаживая и так гладко зачесанные в пучок волосы, – а за чистым сегодня все равно никто не придет.

– Почему? – удивился Дорожкин.

– Потому что боятся, что мы вместо чистого белья выдадим какую-нибудь пакость, – прищурилась на непонятливого инспектора приемщица. – Вот скажите, могли вы прийти к нам в какой-нибудь другой день?

– Мог бы, – уверенно сказал Дорожкин.

– Нет, – улыбнулась приемщица. – Только тринадцатого. Ведь от вас никакой пользы, одна забота.

– Ну так я сдавать вам ничего не собираюсь, – успокоил женщину Дорожкин. – Я как раз пришел получать. И мне все равно, какой день на календаре.

– И что же вы хотите получить? – Приемщица с подозрением наклонила голову, потом выпрямилась и окинула взглядом полки с тщательно выстиранным, выглаженным и упакованным в пакеты постельным бельем. – Вы же мне ничего не сдавали? Я всех клиентов в лицо знаю.

– Информацию, – четко и раздельно произнес Дорожкин и достал из кармана блокнот. – Информацию о девушке по имени Алена Козлова. Она работала в прачечной, но пропала. Примерно в апреле месяце. С тех пор ее никто не видел.

– Точно никто? – сдвинула брови приемщица.

– Ну никто из тех, кто заинтересован в ее нахождении, – уточнил Дорожкин. – Из тех, кто мог бы подсказать, где ее искать.