быть, и работу какую-нибудь получил бы.

—      А как он распорядился вашими деньгами?

—      Этого я не знаю. Думаю, что он, к сожалению, потратил их па покупку динамита.

—      Но нельзя же попросту купить динамит у первого попавшегося лавочника. Каким путем он достал его?

—      Не знаю!

—      А ведь вы сами интересовались взрывчатыми веществами. Читали пространные труды на эту тему. Откуда у вас этот интерес?

—      Чисто профессиональный. R связи с моей работой в министерстве. Нам предложено было дать заключение об одном проекте, о так называемых «механических солдатах»: это особого рода мины. Вот мне и пришлось ознакомиться с некоторыми техническими вопросами.

—      Вот оно что! А вы совершенно уверены, что дело обстояло именно так?

—      Да. А как же еще?

—      Вопросы задаю я. Запомните это хорошенько. Не было ли у вас личного интереса к взрывчатым веществам?

—      Нет. Личного интереса не было.

—      Ведь частному лицу вроде Могенсена невозможно раздобыть динамит. Вы согласны? Какие у него могли быть связи?

—      Эго мне не известно!

—      Вам самому, например, было бы гораздо легче достать динамит. Если вы по долгу службы занимались минами и «механическими солдатами», то для вас не составило бы труда добыть немного динамита!

—      Это нелегко.

—      Даже для вас?

—      Во всяком случае, пришлось бы преступить закон.

—      Ясно. А такой человек, как вы, не способен на преступные махинации?

Теодор Амстед не отвечает.

—      Во всяком случае, Микаэлю Могенсену было гораздо труднее достать динамит, чем вам. Разве не так?

—      Пожалуй!

—      А вам не известно, как это удалось Могенсену?

—      Нет!

—      Знали ли вы, что Могенсен задумал покончить с собой?

—      Нет. Этого я не знал. А впрочем... Он делал какие- то туманные намеки. Но я не принимал их всерьез.

—      Что он говорил? Будьте добры ответить точно!

—      Говорил странные вещи. Будто он хочет нанять самолет и выброситься из него. Что он отправится «на небеса» на воздушном шаре. Могенсен говорил много такого, чему трудно было поверить.

—      Когда вы ушли в последний раз со службы, из четырнадцатого отдела военного министерства, вы получили письмо. Его принес посыльный. Будьте добры сказать, от кого было письмо?

—      От Могенсена. Он писал, что намерен покончить с собой, что теперь он может осуществить определенный план, что решил взорвать себя динамитом на Амагерском полигоне. Это было ужасное письмо... «Теперь я отправляюсь на небеса. Вы можете ползать по земле, я же поднимусь в более высокие сферы. Жизнью я не дорожу. И не доволен формами бытия. Я — последний философ и умираю, как грек».

—      Какие это греки умирали таким способом?

—      Могенсен всегда выражался очень странно. Он не желал подчиняться требованиям общества. В школе он учился хорошо, но в годы студенчества в нем как будто что-то сломалось.

—      Что вы сделали с письмом?

—      Разорвал, как только прочел.

—      Очень жаль. А что вы сделали после того, как прочитали это необыкновенное послание?

—      Я тотчас же ушел из министерства и отправился на Амагорский полигон. Надеялся, что поспею еще вовремя.

—      Почему вы не поставили в известность полицию? Вы не думаете, что дежурная полицейская машина очутилась бы там раньше вас?

—      Да, это была оплошность с моей стороны. Но я не верил, что Могенсен действительно покончит с собой. Он ведь часто говорил подобные вещи. Кроме того, мне казалось, что времени еще достаточно. Он писал, что немедленно отправляется на полигон. А письмо было принесено посыльным, так что времени прошло немного. И я ведь тоже сел в машину...

—      Да, это нам известно, мы говорили с шофером. Пока ваши показания соответствуют фактам. А что вы сделали потом?

—      Я пошел на то место, которое было указано Могенсеном. Туда, где Кальвебодская плотина упирается в Амагер... «Ты найдешь там дыру в земле!» — писал Могенсен.

—      И что вы нашли?

—      Там действительно была воронка. Я тотчас же понял, что произошло. Это было ужасное зрелище!

—      Да, это мы знаем. И затем вы взяли свои часы и разбили их вдребезги?

—      Да, несколько раз бросил их о камень.

—      Зачем?

—      Чтобы кто-нибудь нашел осколки, и тогда полиция решила бы, что это мои часы и что я...

—      Что вы сами взорвали себя на воздух? Немного наивно для человека, изучавшего действие взрывчатых веществ. Если бы у Могенсена в жилетном кармане были часы, от них ничего не осталось бы.

—      Я не подумал об этом.

—      Но вообще все это было очень основательно продумано. Когда вам пришло в голову обменяться ролями с Могенсеном?

—      На полигоне. Когда я увидел, что произошло, и понял, что Могенсен разорван на мелкие куски, я подумал, что точно так же... что это могло бы случиться и со мной.

—      Вы только тогда задумали исчезнуть, когда стояли на полигоне?

—      Да. Окончательное решение я принял только там. Но, конечно, я уже раньше немного... фантазировал на этот счет.

—      Когда же вы начали фантазировать на этот счет?

—      Когда я выиграл в лотерею деньги.

—      И вам представился счастливый случай?

—      Да, мне представился... случай!

—      После этого вы написали прощальное письмо?

—      Да!

—      Почему вы послали его в министерство, а не жене?

—      Я не хотел, чтобы это известие поразило ее слишком внезапно. Я знал, как долго у нас в министерстве происходит обработка входящей почты. Проходит немало времени!

—      Значит, вы хотели выиграть время! Так не будем говорить о ваших чувствах к жене, о бережном отношении к ней. Мы не очень-то верим в ваше сострадание. Ну, а теперь скажите, почему вы хотели бесследно исчезнуть?

Да, почему? На это господин Амстед не знает, что ответить. Он уже давно фантазировал на этот счет. Мысленно он рисовал себе жизнь на свободе. Такую жизнь, чтобы он мог целиком располагать собой. Тихая жизнь на лоне природы. В местности, которую он знал еще ребенком и которая теперь рисовалась ему раем. Раем, куда бы он мог уехать на вечные каникулы.

Он сидел в своем кресле в кабинете и тосковал по свободе. Прочь отсюда, с улицы Херлуф-Троллесгаде, прочь из военного министерства, скорее бы избавиться от всех этих начальников — дома и на службе. А потом эти деньги. И самоубийство Могенсена. От Могенсена ничего не осталось, и Теодор Амстед мог отлично сойти за погибшего Могенсена. Кроме того, на Могенсене было старое платье Амстеда. Все это были звенья одной цепи. Вдруг появилась возможность превратить мечту в действительность.

Зачем? — спрашивают его. Нелегко объяснить это полиции. Он действовал импульсивно. А затем было уже поздно идти на попятный. Оп просто уступил давно сдерживаемому желанию прогулять. О последствиях он не думал.

Вопросы