Но пока он пьет свой кофе, никто не набрасывается на него.

Рабочие разговаривают, курят и читают утренние газеты. Они настроены вполне благодушно. Пожалуй, не менее благодушно, чем чиновники 14-го отдела военного министерства, когда они читают свою газету в порядке строгой очередности или, оттопырив мизинец, пьют послеобеденный чай из продезинфицированных чашек.

Да, на этих рабочих грязные спецовки. Но они не задевают выпущенного на волю Амстеда.

А вот уже и магазины открываются.

Амстед стоит некоторое время перед витриной магазина скобяных изделий, рассматривая молотки и топоры, разложенные и развешанные длинными рядами. Затем он входит внутрь.

—      Вам молоток, сударь? Извольте! Для каких-нибудь специальных работ?

—      Мне нужен просто хороший, тяжелый молоток!

—      Пожалуйста! Вот, например, плотничий молоток. Великолепный инструмент, сударь! Уж он-то не подведет. Превосходно рассчитан. А не нравится ли вам этот? Или, может быть, вы предпочитаете вон тот? Им можно и гвозди вытаскивать. Пожалуй, он будет для вас удобнее всего.

—      Нет, мне гвозди вытаскивать не надо. Сколько стоит вот этот?

—      Полторы кроны, сударь! Это очень хороший молоток! Будет вам служить и служить. У нас их много покупают, сударь!

—      А вот этот?

—       Этот стоит всего-навсего крону двадцать пять. Тоже превосходный молоток. А вот за крону семьдесят пять! Этот потяжелее.

Теодор Амстед рассматривает молотки. Он взвешивает их в руке. Он пробует их на удар. Вот, например, молоток, с одного конца заостренный, а с другого закругленный. Как будто вполне подходит.

—      Сколько он стоит?

—      Это специальный молоток. Подороже, правда. Три кроны семьдесят пять. Но уж, скажу я вам, молоток особенный, первоклассный. И какой удар! Вот попробуйте!

Теодор Амстед поднимает, взвешивает, пробует. Он долго и пристально смотрит на лоб продавца. Измеряет расстояние и крепко сжимает пальцами ручку.

Продавцу на мгновенье становится жутко.

—       Этот человек посмотрел на меня взглядом убийцы! — сказал он впоследствии в полиции.

Молоток вполне подходящий. Но не взять ли тот, что подешевле? Ведь Амстед не привык бросать деньги на ветер.

Поразмыслив, он все-таки берет более дорогой, тот, что с одной стороны заострен, а с другой закруглен. Уж для такого случая глупо было бы скупиться. Да и какое значение имеют для него теперь деньги?

— Спасибо, я беру вот этот, за три семьдесят пять! Нет, заворачивать не надо. Я возьму его так. Положу во внутренний карман.

Еще рано. Нельзя же являться к людям в такой необычный час.

Начальник отделения вернется домой не раньше пяти. Затем будет обедать. Он — старый холостяк и, пожалуй, столуется не дома. Надо дать ему пообедать в последний раз.

Он придет к нему около половины восьмого.

Долго придется ждать Амстеду. Много часов будет он бродить по улицам.

Но когда-нибудь наступит и половина восьмого. Ведь всему же приходит конец.

Глава 50

Начальник отделения Омфельдт один дома. У него хорошее настроение; он уютно расположился в кабинете и приводит в порядок свою историческую коллекцию военных реликвий. Вполголоса напевает старые походные песни. Омфельдт — воплощенное благополучие и довольство жизнью. Он ничего не боится, он даже не знает, что ему угрожает опасность, он совершенно спокоен. И когда внезапно раздается звонок, он не вздрагивает. Омфельдт не подозревает, что у порога стоит человек с тяжелым молотком во внутреннем кармане пальто. Он не подозревает, что это позвонил к нему ангел смерти.

Сейчас он возится с коллекцией мундирных пуговиц. Они лежат в маленьких коробочках и расположены в образцовом порядке. Некоторые прикреплены к щиткам, обтянутым красным бархатом. Еще ребенком он начал собирать форменные пуговицы, и теперь у него есть пуговицы всех родов войск, всех стран и всех времен.

В его коллекции есть настоящие серебряные пуговицы со старинных офицерских мундиров и костяные пуговицы, которые некогда были пришиты к гетрам гвардейцев восемнадцатого века. Есть там и медные — копенгагенского ополчения и оловянные — времен гражданской войны в Америке. Есть пуговицы из оленьего рога — с мундиров старого австрийского полка альпийских егерей, есть пуговицы пожарников, почтальонов, полицейских, ночных сторожей, служащих газового управления, служащих похоронного бюро и даже пуговицы «гвардейцев» из «Тиволи»8

У него есть эполеты, знаки отличия, лампасы, плюмажи, позументы, кисти, ремни с портупеями, галуны. Канты со штанов артиллеристов и драгун всего мира. Аксельбанты гражданского ополчения па острове Мэн и аксельбанты с адъютантских мундиров, какие носили на Балканах. Пояса из Марокко и перевязи из Черногории.

На стенах развешаны сабли, шпаги, мечи, тесаки, кинжалы, кортики и штыки. На письменном столе вместо пресс-папье стоят маленькие гранаты.

Оружия у него достаточно, чтобы встретить любого врага. Но у начальника отделения Омфельдта нет врагов. Он не ждет нападения. Ему нечего опасаться

Услышав звонок, Омфельдт идет к двери, мурлыча под нос песенку. Он не знает, что там стоит самый могущественный человек на земле.

Бывший чиновник Амстед очень бледен. Должно быть, бледность эта — следствие восьмимесячного пребывания в тюрьме. Но он бледен еще и потому, что думает о деянии, которое должен теперь совершить.

Начальник отделения стоит на пороге, удивленно созерцая Амстеда.

—      Признаться, весьма поражен... Никак не ожидал. Я полагал, что вы настолько... тактичны... полагал, что вы избавите меня от вашего визита... Это весьма неприятно! Весьма неприятно!

Внизу на лестнице слышны шаги.

—      Уж лучше войдите. Не имею ни малейшего желания, чтобы вас здесь кто-нибудь увидел. Это было бы для меня весьма неприятно, чрезвычайно неприятно... Вам следовало бы понять, что я не имею возможности принимать вас у себя после всего случившегося.

Он идет по коридору. Теодор Амстед следует за ним по пятам. Он снял шляпу, одна рука его засунута глубоко в карман пальто.

Начальник отделения не произносит ни слова. И не предлагает бывшему чиновнику сесть. Сам же, повернувшись к гостю спиной, садится за письменный стол.

Он открывает ящик и что-то ищет. Теодор Амстед стоит за его стулом. Он смотрит на затылок начальника. Во всей комнате он не видит больше ничего. Не видит ни пуговиц, разложенных на большом столе, ни гранат — на письменном. Ничего не видит. Он лишь пристально смотрит на голову начальника отделения. На ней мало волос. В центре блестящей лысины маленькая