Слезы полились непреднамеренно, но Мария еще и владела даром лить их по собственной воле, и когда Ришелье, склонившись, взял в свои руки ее заплаканное лицо, глаза ее сияли как звезды.

– Ну же, не отчаивайтесь! Никто ведь не умер…

– Нет еще, но долго этого ждать не придется! Сказано это было так жалобно, что Ришелье не смог удержаться от смеха.

– Вам ли такое говорить! Вытрите слезы, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

– Они же знают, оба эти идиота знают об эдикте!

– Да, конечно, но человеческих жертв нет, а король в Версале. Дело это я ему представлю лично, и если он давно не любит Монморанси, всегда подозревая того в страстной влюбленности в королеву, то к господину де Шеврезу он испытывает давнюю симпатию. Которого еще предстоит разыскать! Куда, вы думаете, мог он направиться?

– Дам… Дампьер! Это наше убежище.

– Верно, там без труда его и найдут. Что скажете про Нанси? Не стоит забывать, что он лоренский герцог, Карл доводится ему кузеном! Помимо того, что он еще и из ваших друзей…

Тон его был весьма красноречив, и Мария почувствовала, как бледнеет.

– Ваше высокопреосвященство желали бы, чтобы я нашла общий язык с принцем и договорилась с ним о возвращении моего супруга?

– Нет, туда он не доедет, и мы его заполучим до того. Этим все сказано, ничего не бойтесь: меня охватывает ужас при виде слез в ваших прекрасных глазах. Господин де Шеврез, если король выслушает меня, отделается двумя неделями домашнего ареста в своем Дампьере, вам же не придется составлять ему компанию…

– О! Ваше высокопреосвященство! Вы так добры!

– Вы в это не верите, и вы правы: в политике услуга стоит много большего, а отлучка герцога навела меня вот на какую мысль. Вам известно про наши непрестанные проблемы с Лореном?

– Полагаю, лучше чем кому бы то ни было…

– Вот и хорошо, ваши связи будут мне полезны. Я хотел бы, чтобы вы помогли мне составить кое-какие письма герцогу Карлу. Его характер вам знаком хорошо, возможная реакция тоже: вместе мы сможем достичь нужного результата.

– С радостью, ваше высокопреосвященство! – прозвучал ответ до конца не верившей в свою удачу Марии: Клода минует кара, но не только, она к тому же сможет сунуть свой прекрасный носик в дела Лорена.

Это настолько соответствовало ее собственным планам, что она чуть не вскрикнула от радости, однако момент для этого был неподходящий. После очередного потока благодарности в адрес кардинала и назначения очередной встречи с ним, перед тем как удалиться, она поинтересовалась:

– А Монморанси? Что будет с ним?

С герцогом ее связывали узы дружбы, в нем же, перед тем как в парижский пейзаж вписался Бекингэм, она видела достойного любовника Анны Австрийской. Тем более что – и ей это было известно – любовь эта не угасла, а Монморанси под кружевами манжет носил браслет с медальоном, где прятал портрет и волосы королевы. Когда-то он был неравнодушен к ее красоте.

– Он вас интересует?

– Я знаю его много лет. К воспоминаниям юности привязываешься… – добавила она, пожав плечами.

– Что ж, успокойтесь! Ему тоже ничего не грозит, разве что нагоняй за любовь к сомнительной поэзии. А затем ему предстоит отправиться в Лангедок, где у него не будет никаких шансов встретиться с господином де Шеврезом…

Облегченно вздохнув, Мария вернулась к себе ждать новостей о супруге. Встретил ее чрезвычайно взволнованный де Шатонеф.

– Столько времени у кардинала! Что же такого важного вы ему рассказали?

– Я? Ничего. Это ему захотелось поговорить со мной, и очень кстати, потому что мне удалось отыскать ключик к спасению мужа от опасных последствий одной глупости…

И она рассказала о том, что только произошло. Но, вместо того чтобы успокоить Шатонефа, эта история его возмутила:

– Кардинал проявил столько великодушия к дуэли – да еще во дворце! – тогда как это одна из вещей, наиболее им нетерпимая? Вы, должно быть, имеете на него такое влияние, которое… что…

Мария рассмеялась:

– Что вы такое себе вообразили? Он не король Франсуа I, я же никак не Диана де Пуатье, к тому же и де Шеврез мне не отец. Меня не просили раздеться, а лишь попросили моей помощи, господину кардиналу нужно составить некие письма герцогу Карлу Лоренскому.

– Теперь все понятно. Но столь долгое пребывание у кардинала с глазу на глаз заставило меня подумать…

– Что это значит, маркиз?! Вы мне устраиваете сцену ревности? Кто наделил вас таким правом?

Она притворялась разгневанной, хотя на самом деле была счастлива. Пусть маркиз ревнует ее к кардиналу, это полностью устраивало ее. Она намеревалась время от времени подкармливать эту его ревность: она станет мощным подспорьем при получении нужной информации о Совете, которая может быть весьма полезна тем, кто продолжает мечтать об отстранении кардинала. Правда, нельзя сказать, что она продолжала желать поражения Ришелье, не простив ему ссылку Луизы де Конти, нет, ей пришла иная, не менее блестящая идея: поставить Шатонефа на место кардинала. Этот мужчина распростерт у ее ног, наделен опытом прожитых лет и свершенных дел и к тому же был привлекателен, что тоже имело немалое значение. Став первым министром двора, он, конечно же, совершит чудо, поскольку проводимая им политика, которой нет при Ришелье – Мария думала направлять ее сама, – установит наконец справедливость в высшем свете. Но не только это. Наступит мир в отношениях с церковью, с Испанией, и все будет хорошо в лучшем из королевств! Все будут счастливы, а она сама станет всемогущей!

А пока, провожая к двери своего сконфуженного воздыхателя, она запечатлела на его губах легкий, словно взмах крыльев бабочки, поцелуй:

– Ну же! Держите меня в курсе! Вместе мы сможем вершить великие дела!

Несколько месяцев жизнь Марии – между Ришелье и Шатонефом – была полна волнений. По просьбе одного она вела переписку с Лореном, поскольку все еще остававшийся там беглый наследный принц раздувал огонь и сеял смуту, благополучно вершил любовь с юной Маргаритой и строил всяческие козни своему братцу. Он даже намеревался возглавить армию, собрался напасть на Францию, армию же намеревался содержать на средства, которые не прекращал настойчиво требовать. Успокаивающие послания на сей счет Марии пришлось составлять в кардинальском дворце. Их написанию сопутствовали беседы. Ришелье и госпожа де Шеврез, оба обожающие театр, находили общий язык и порой переходили к более задушевным разговорам. Молодая женщина переводила дух, искусно с министром кокетничая, получая удовольствие от того, что кардинал был преисполнен страстного трепета, стоило только их головам нечаянно соприкоснуться над недописанной страницей. И сама она, прикрыв глаза, тоже дрожала от удовольствия, когда Ришелье осмелился поцеловать ее в шейку. Она тут же с удрученной улыбкой отстранилась, сославшись на необходимость предосторожности: ей, мол, известно, что мадам де Комбале всегда неподалеку, если к ее дядюшке является та самая Шеврезиха. К тому же красное кардинальское одеяние призывает к сдержанности. Впрочем, она владела достаточными навыками держать мужчин в руках, потому, прикрывая створки дверей, всегда давала понять, что могла бы его желанию и уступить.