Москва, ул. Воровского, 52; Союз писателей; Управление делами. Лихтентуль А. Я.

Прилагаю формальное заявление”.

Формальное заявление (л. 19) было действительно приложено, и на нем директор начертал резолюцию: “Справку выслать. Заявление – в личное дело. К. Евст. 18.7.58”.

Так что хронологически “Дело” Н. Я. Мандельштам и завершает искомая справка № 1244 от 18 июля 1958 года (л. 18):

Дана настоящая ст. преподавателю кафедры английского языка МАНДЕЛЬШТАМ Надежде Яковлевне в том, что она проживает в г. Чебоксарах Чувашской АССР в старом деревянном общежитии на площади 11 кв. метров.

Дом в 1958 году предназначен для сноса, на месте которого будет строиться общежитие для студентов.

Выдана по личной просьбе.

Директор Чувашского педагогического института имени И. Я. Яковлева К. ЕВЛАМПЬЕВ.

Чуда, однако, не произошло, в Чебоксарах уже начался семестр, место Н. Я. было уже занято, и в результате получился “третий вариант”: Н. Я. осталась зимовать в советском “Барбизоне” – Та рус е[310].

Знакомство Н. Я. с Р. Р. Фальком состоялось скорее всего в послевоенное время, возможно, при содействии Е. М. Фрадкиной (1901–1981), которая знала Фалька в годы своей учебы во Вхутемасе-Вхутеине. Фальк с 1920 по 1928 год преподавал там и был деканом живописного факультета Вхутеина.

Есть версия знакомства, предложенная П. Нерлером, по которой они познакомились в эвакуации в Ташкенте[311]. Но Фальк в годы эвакуации (1941–1943) находился в Стерлибашево (Башкирия) и в Самарканде. Сведений о его поездке в Ташкент не имеется.

Таким образом, обстоятельства и дата их знакомства еще должны быть уточнены.

Дорогой Роберт Рафаилович!

Я говорила с Николаем Ивановичем, и он зайдет к Вам. Анне Андреевне я подробно рассказала о ваших вещах последнего периода и сумела передать то впечатление, которое они на меня произвели. Она Вам шлет сердечный привет.

Я всегда глубоко почитала вашу работу, но сейчас у меня ощущение огромной значительности ваших работ последних нескольких лет. Я четко помню летний пейзаж (под Абрамцевом)[312], осенний[313] и зимний с домами и людьми[314], автопортреты[315], портрет Б.[316] и женский, где слева оста ется большой кусок пространства[317], затем букет – по поводу вы сказали об энергии, выраженной в цвете[318]. Сейчас у меня еще выплывают овощи[319] и тарелки[320] и красный горшочек с тряпкой…[321]

Грозный лаконизм этих вещей, их мудрость и прямота поразили меня.

Надеюсь скоро быть в Москве и повидать Вас. Н. Мандельштам.

Дорогой Роберт Рафаилович!

Мне хочется сказать Вам несколько слов о Вас, о выставке[322] и о работе в целом.

Есть люди, у которых весь путь от начала до конца един. Таков Пастернак. В сущности, он поэт двадцатых годов. Там был найден его голос. Интересно, что свой роман он начал писать, чтобы воскресить двадцатые годы и вернуть стихи. Я ему когда-то это сказала, и он повторил это Суркову. В его работе нет этапов – периодов… У А. А. и у О. М. очень резкая периодизация.

Вы, конечно, на своем пути тоже прошли через точно очерченные периоды. И то, что мне кажется высшим качеством: возраст был показателем роста. Старость – это совсем не то, что думают желторотые. Настоящая старость для художника – это великий расцвет, это мудрое слово, это то грозное восприятие и выражение, когда уходит всё малое, всё случайное и говорит только сущность жизни и времени.