Когда все улеглись, Сергей, поворочавшись на своей полке без надежды заснуть, встал, вышел в коридор и тихонько постучал в дверь Катиного купе. Она еще не спала и отозвалась сразу:

– Кто там?

– Это я, – прошептал Сергей. – Открой на минуточку, мне надо тебе кое-что сказать.

– Поздно уже, Сережа, давай завтра поговорим, – ответила Катерина, но дверь все-таки открыла – по типичной женской логике.

Сергей проскользнул к ней в купе и сразу же, без слов, схватил Катерину и начал ее целовать. Она глухо постанывала, отвечала ему на поцелуи, но когда рука Челищева скользнула Кате под халат, она изо всех сил уперлась ему в грудь.

– Нет, нет. Не сейчас!

– А когда? Когда? – Челищев продолжал прижимать ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.

– Подожди немного, ох… Сереженька, нет!

Катя говорила шепотом, но Сергею казалось, что она кричит.

– Сколько можно ждать, я люблю, люблю тебя, ты меня измучила!

– Нет, это ты меня измучил!

В темноте купе было непонятно – смеется Катерина или плачет.

– Сережа, пусти, ты что, решил меня в поезде совратить?

– Я не могу больше, скажи – когда, только не мучай больше!

Катерина шумно дышала.

– Я не знаю, Сережа, мне сейчас вообще нельзя! – И вдруг выпалила: – Через десять дней! Ой!

Сказала и сама испугалась.

Челищев выпустил ее из рук и, оглушаемый стуком сердца, машинально переспросил:

– Через десять дней? За базар ответишь?

Катерина фыркнула:

– Да, уж правду говорят – с кем поведешься, от того и наберешься.

Помолчала и добавила:

– Отвечу, раз уж сказала! Выцыганил, горюшко ты мое… А сейчас иди спать, не трави себя и меня… Иди спать, Сереженька…

Обалдевший от счастья «Сереженька» выскочил из Катиного купе и побежал в тамбур курить. Он курил и пел, и был словно пьяный, хотя и не пил ни капли спиртного. Жизнь была прекрасна. Мысли об Олеге, родителях, Маркове и прочих грустных темах ушли, словно испугавшись силы его радости…

Утром на Ленинградском вокзале Катерина, немного поколебавшись, предложила всем заехать в квартиру на Кутузовском – в ту самую, откуда осенью 1988 года ее увез Олег. После бегства в Ленинград она ни разу здесь не была, лишь передала запасные ключи соседям-пенсионерам, чтобы те за небольшие деньги поддерживали чистоту и поливали цветы.

Квартира встретила их удивительной чистотой и свежестью. Видно было, что пенсионеры тщательно отрабатывали Катины переводы. Катя осторожно обошла квартиру – все в порядке, все на своих местах, словно и не было четырех с лишним лет в Питере. Но темное пятно на паркете в гостиной, там, где Олег убил предводителя мутноглазых, быстро вернуло Катерину к реальности.

Пока все по очереди принимали душ, Катя соорудила немудреный завтрак. Потом мужчины надели свежие рубашки, Катя подкрасилась, и вся компания двинулась в «Лесобанк».

Габрилович встретил Сергея радушно, долго ахал, тряс руку, приглашал всех в кабинет (кроме Доктора, оставшегося в приемной), заказал у секретарши кофе на четверых и попросил полчаса его не беспокоить.

– Ну, Сережа, какими судьбами в златоглавой? – спросил Габрилович, когда все успели пригубить кофе.

– К вам за помощью, Борис Маркович, – ответил Сергей.

Габрилович вопросительно приподнял брови, а Челищев продолжал:

– Адвокатская практика кормит меня не так уж чтобы очень, ну и… В общем, стал и я поглядывать в сторону бизнеса… А тут еще встретил, можно сказать, однокурсника – прошу любить и жаловать, Миша Либман, ну и возникли интересные идеи.

– О! – сказал Габрилович. – Так вы и есть Михаил Либман? Слышал, слышал о ваших способностях, молодой человек! Только вот с год назад вы куда-то пропали с финансового, так сказать, горизонта. Отъезжали, вероятно?

Михаил кашлянул и покраснел:

– В некотором роде… Пришлось, знаете ли, столкнуться с некоторыми проблемами, вот как раз Сергей Александрович и помог их решить.

Габрилович понимающе кивнул и повернулся к Кате:

– А эта очаровательная девушка – очевидно, ваша, Сережа…

Борис Маркович не договорил, тактично давая Сергею закончить, Сергей замялся, а вот Катя не растерялась, улыбнулась, кивнула и сказала:

– Жена. Екатерина Дмитриевна.

У Сергея помутилось в глазах. Он еле удержал на своем лице нормальное выражение. Больше всего ему в этот момент захотелось, чтобы Габрилович крикнул: «Горько!» Но Борис Маркович этого делать не стал.

– Ну давайте посмотрим ваши бизнес-планы, молодые люди…

Либман протянул Габриловичу папку с документами, и они полностью углубились в чисто профессиональный разговор. Сергей пытался было прислушиваться, что-то понять, но потом убедился, что это бесполезно – половину слов он вообще слышал первый раз. Не пытаясь больше прислушиваться к живым переговорам Габриловича-Либмана, Сергей принялся делать Кате страшные глаза, на что она отвечала ему такой улыбкой, что у Челищева возник соблазн поинтересоваться у Бориса Марковича насчет отдельного кабинета.

– Ну что же, молодые люди, – сказал Габрилович минут через двадцать. – Все это весьма интересно. Весьма интересно! Я рад, что у нас такая талантливая молодежь растет, так сказать, смена. Рад, право слово, просто как-то биологически рад! Я думаю, мы сможем сотрудничать! С батюшкой вашим, Сергей Александрович, у нас никогда проблем не возникало… Какой был человек! Эх!..

Габрилович скорбно покачал головой, помолчал…

– Ладно, времени терять не будем! Михаил Соломонович, можете идти к начальнику кредитного управления, надо составить все необходимые бумаги, я ему сейчас позвоню… Э‑э… Неформальные дополнения к договору кредитования, полагаю, известны?

Либман и Катя с готовностью закивали. Сергей ничего не понял, но на всякий случай тоже кивнул.

– Обычно – это процентов десять-пятнадцать… Но, учитывая, что мы тут все свои – я думаю, остановимся на восьми… Ладушки?

Катя с Либманом снова закивали.

– Ну и хорошо. Тянуть с этим не будем. Чем быстрее двигаются деньги, тем быстрее они приносят доход…

Все встали, и тут Сергей, не удержавшись, спросил:

– Борис Маркович, как же вы все-таки решились – из министерства в банкиры? Да в нашей-то стране, с нашими законами, которые меняются каждый день?

Габрилович улыбнулся:

– Я вам одну умную вещь скажу, Сергей Александрович. Человек, который столько лет танцевал на проволоке, пройдет легко по любому мостку, даже по висячему!

И Борис Маркович снисходительно похлопал смутившегося Челищева по плечу…