Василий — шестой ребенок в многодетной семье плотника (из девяти детей выжило пять). Родился в семь месяцев недоношенным; новорожденный мальчик оказался совсем крошечным, посиневшим от удушья. Повитуха только глянула и объявила: «Не жилец!». Но отец Иван Степанович цыкнул на глупую бабу и занялся выхаживанием ребенка. Для него связали большую варежку и держали поочередно то в остывающей печи, то в этой самой варежке. Так что жизнью своей Чапаев обязан русской печке. Два года ходил в церковно-приходскую школу, в анкетах потом писал: «Самоучка». Но самообразовываться было некогда — с пятнадцати лет работал по найму столяром и плотником. Вместе с отцом и братьями стоили дома, мукомольные мельницы, церкви. Отцом троих детей отправился на Первую мировую войну. За полтора года фронтовой жизни перенес три ранения, стал фельдфебелем роты, был награжден Георгиевскими крестами и медалью.

Но с устройством семейного гнезда не складывалось — что-то было в нем такое, что разочаровывало женщин. Чтобы понять Чапаева, надо знать трагедию его любви к двум Пелагеям. История личной жизни Чапая богата такими мелодраматическими поворотами, что способна послужить основой многосерийного сериала.

Как-то на фронт пришло от отца письмо. Отец написал Василию, что его красавица-жена поповна Пелагея влюбилась в соседа-кондуктора и ушла из дома, оставив малышей. Кондуктор также бросил свою семью — парализованную жену и семерых детей. Василий Иванович попросил у начальства краткосрочный отпуск и на несколько дней приехал домой, чтоб развестись. Но по дороге в суд они с Пелагеей помирились и даже на радостях сфотографировались. Чапаев сумел уговорить жену вернуться — младший их сын, Аркаша, был еще младенцем, дочери Клавдии шел второй год, старшему сыну Саше всего третий. Но после его отъезда неверная Пелагея и кондуктор бежали-таки в Сызрань, осиротив в общей сложности десятерых детей — мал-мала-меньше.

Вторая Пелагея была вдовой фронтового друга Чапаева Петра Камешкерцева. В одном из сражений Чапаев вынес своего друга, смертельно раненного разрывной пулей в живот, и перед его смертью поклялся не оставить его семью — жену и двоих маленьких дочек. Отцу написал: «Тятя, помоги моим детям, а мне надо помочь семье друга!». Отец ответил: «Если клятву дал, надо держать, а твоих детей не оставлю». Чапаев посылал вдове друга деньги как от живого мужа, хотя у самого дома осталось трое брошенных матерью малышей. После Февральской революции приехал к Пелагее Камешкерцевой в деревню и предложил отдать ему детей на воспитание, а ей самой устраивать свою жизнь, как она захочет. Порешили объединить свои семьи и жить вместе. Пелагея Камешкерцева стала его гражданской женой. Чапаевы приняли в свою и без того немаленькую семью еще и семерых малых детей сбежавшего с первой Пелагеей соседа-кондуктора. Мать их не вставала с постели. Дети ходили просить милостыню и жили подаянием. Пока Василий Иванович воевал, соседским детям помогал его отец, включив их в круг своих забот: то дров нарубит, то еды принесет. Чапаев, вернувшись, взял на себя роль многодетного отца — воспитателя и кормильца двенадцати детей, из которых своих было всего трое. Дочь Чапаева Клавдия Васильевна свидетельствует: «Это было самое счастливое время для нашей даже по тем временам большой и всегда полуголодной семьи. Нас пятеро, папа с Пелагеей, дедушка с бабушкой, семь детей материного любовника и его больная жена».

Но вторая Пелагея тоже оказалась неверной женой и потихоньку изменяла мужу. Уже в годы Гражданской войны сошлась с одним из подчиненных Чапаева — начальником артсклада Георгием Живоложиновым. Внезапно приехав с передовой, Василий Иванович застал в своем доме соперника. Пелагея в панике и страхе за свою жизнь прикрылась от неминуемой смерти маленьким сыном Чапаева. Василий Иванович выстрелил несколько раз из нагана в потолок и, не задерживаясь, отбыл обратно на фронт.

Судьба с какой-то странной настойчивостью и постоянством загоняла его в одну и ту же позицию обманутого мужа, покинутого мужчины, лишая простых семейных радостей этого человека, движимого чувством долга и сострадания к ближним, благородно принявшего на себя ответственность за девятерых чужих детей. Вся дивизия переживала его разрыв с женой. Чапаев пребывал в состоянии глубокого душевного разлада. Создавалось впечатление, что он сам ищет смерти: ездит без охраны, в открытую вышагивает под обстрелом, не заботясь о своей безопасности, словно играет с судьбой в орлянку. Все чаще срывается на подчиненных. С вышестоящим начальством ведет себя дерзко и несдержанно. Вскоре он вообще перестал получать подкрепления, совершенно рассорившись со штабом 4-й армии.

Шел 1918 год. Раздираемая Гражданской войной страна превратилась в арену ожесточенных сражений, по которой носились разрозненные отряды красных, белых, зеленых, чехословаков, бесчисленные банды мародеров. Чапаев создал уникальное в своем роде воинское соединение — со своими хоздворами-мастерскими, красноармейским «банком» — кассой взаимопомощи, мельницами, хлебопекарнями, детсадами, читальнями, школами при ротах, где наряду с грамотой по настоянию Чапаева, бывшего человеком набожным и безупречным в своих моральных принципах, преподавался закон Божий.

Отношения в дивизии были патриархально-крестьянские, семейно-родственные. Как-то Чапаев приехал домой и попросил отца распрячь коней. Иван Степанович пошел во двор, но скоро вернулся и набросился на сына-начдива с кнутом в руках, успев перетянуть его несколько раз. Оказалось, что седла на лошадях были без войлочной подстилки, и спины под седлами сбились в кровь. Чапаев упал перед отцом на колени: «Тятя, прости! Я не досмотрел».

В обозах дивизии двигались семьи бойцов на собственных повозках с женами и детьми, домашним скарбом, кухонной утварью, котлами для приготовления пищи и охранявшими повозки собаками. Воюя, чапаевцы защищали свои семьи — в этом-то и кроется одна из причин воинской стойкости и доблести, отличающая их от регулярного, мобилизованного силой, чуть что готового задать драпака красного войска. Существовала армия за счет контрибуций — то есть грабежа мирного населения. Снабжение оружием, обмундированием и продуктами было крайне нерегулярным.

Донесения начдива Чапаева в штаб 4-й армии пестрят сообщениями:

«За отказ пойти в наступление расстреляно 29 красноармейцев… из мобилизованных трое…»

«После боя среди пленных немецких солдат, чехословаков и венгров организована коммунистическая ячейка. Остальные расстреляны. Комдив Чапаев».

«Было восстание солдат против командного состава, подстрекателей десять человек расстрелял».

«За игру в орлянку на деньги… разжаловать в рядовые… за игру в карты на деньги… оштрафовать на 100 руб… за хождение во блуд в соседнюю деревню... 40 плетей… за мародерство и вымогание денег… расстрелять…»

Образ катастрофического времени отражен в военных донесениях и исторических документах, частных письмах и личных дневниках, произведениях искусства, оформляющего новую социальную реальность — поднимающегося массового