– Служба Охраны губернатора, – сказал Тони.

Экран щелкнул и ожил. Вкрадчивый женский голос, – слишком вкрадчивый, чтобы принадлежать человеческому существу, – объявил:

– Приемная господина Дарна Игецу.

Спустя две минуты Тони выключил комм.

На столе перед ним лежала куча кредиток с золотыми краями. Так быстро! Тони протянул руку, и кредитки растаяли. Он еще не получил денег. Он только получит их. Подумать только – двести миллионов эргталеров.

Только сегодня утром он разговаривал о ван Эрлике – а вечером ван Эрлик будет уже обналичен и переведен на его банковский счет. А может, это все ему приснилось? Как кредитки? И где-то в баррийском квартале сидит тридцатишестилетний коммивояжер с чемоданом, набитым образцами товаров, и… Проклятая «креветка»! Надо лечиться! Господи, ему все приснилось, и Служба Охраны по голосу поняла, что тот, кто звонил, был с «креветкой»! Уходить отсюда! Немедленно!

Тони поднялся.

Дверь распахнулась сама собой. За порогом стояли трое: в форме личной охраны губернатора и тяжелыми лазерами «Харон» в руках. Лиц не было видно за мерцанием силовой защиты.

– Тони Аркадис?

– Я… я все объясню, – залепетал Тони, отступая в глубь комнаты, – я не пьяный. Я – просто пошутил. Меня накормили «креветкой». Враги…

Три пальца нажали на спусковую скобу одновременно. Три залпа тяжелых «Харонов» разнесли Тони Аркадиса на мелкие кусочки.

Крийны действительно были глупы. И маленький крийн жестоко ошибался в тонкостях человеческого общества, полагая, что тот, кто выдаст ван Эрлика, будет убит разъяренной мафией. Просто два, а с некоторых пор – три на десять в девятой эргталеров – слишком крупные деньги, чтобы отдать их какому-то наркоману.

* * *

Эйрик ван Эрлик сидел в дешевой забегаловке для пилотов: прозрачные ферроплексовые стены выходили на летное поле, и, если приглядеться, ван Эрлик мог видеть красно-желтый погрузчик, развернутый задом к вздутому боку «Касатки». Старый маленький катер времен Великой Войны уступал по степени защиты новейшим «Подсолнухам», зато в космосе их болталось больше семнадцати миллионов. «Объединенные верфи» до сих пор каждый год шлепали триста тысяч модифицированных гражданских «Касаток».

На соседний стул плюхнулся веселый молодой толстячок, облаченный в невообразимый наряд из красной рубашки и белых с зелеными полосами брюк. На колени Эйрику полетела чип-папка.

– Твои документы, – сказал толстяк, – печати и подписи все на месте. По чипам ты везешь соты для крийнов – знаешь, эти штуки, в которых у них зреют яйца. На таможне все схвачено. Наш человек будет при взлете – во-он там.

Пухлый палец ткнул в направлении фокусирующих антенн.

– Если таможенники станут возникать, помани его пальцем.

Ван Эрлик молча рассматривал встроенный в папку дисплей. На нем были замызганные штаны из синтекожи. В прорези пестрой накидки, скрывавшей очертания тела, переливалась татуировка: гвоздь, забитый в яйцо. Подпись под яйцом гласила, что обладатель татуировки забил на чужаков и опекунов. Нос и щеки ван Эрлика закрывал оранжевый респиратор: так ходили многие на Ярмарке, утверждая, что воздух слишком грязен.

– Теперь смотри – вокруг Рамануссена пятнадцать автоматических станций слежения. Ты подходишь к пятой станции ровно в 18.30 по среднеместному. Твой транспондерный код – Арант-восьмой, 32-альфа-47-47-альфа. Это код пассажирского лайнера, который появится там через десять минут. Ясно?

Чего уж ясней. Это был классический трюк – контрабандный катер уходит под облака, используя легитимные позывные, никто внизу не поднимает тревогу, а потом сообщник контрабандистов в диспетчерской одним нажатием кнопки стирает сообщение о двукратном прилете одного и того же корабля.

– Да, – сказал ван Эрлик.

– Слушай дальше, желторотик. Идешь на посадку, координаты двенадцать-пятнадцать, сорок два-тридцать, – это их главный порт, потом резко берешь влево – тянешь за горы, там отличные горы, такие, что спутник может задеть за верхушку, – засекаешь сигнал, координаты семнадцать-семь, тринадцать-пять, садишься. Все. Если справишься, будешь летать регулярно.

Ван Эрлик усмехнулся:

– Сколько хлопот, чтобы доставить соты для крийнов!

– Не остри, желторотик, целее будешь.

– А что случилось с предыдущей «Касаткой»? – спросил ван Эрлик.

– Ты любопытен, как стокс, парень. А стоксы, говорят, живут не дольше десяти лет.

Ван Эрлик задумчиво рассматривал документы.

– А почему там столько орбитальных крепостей? Она там что, бриллиантами вымощена?

– Слушай, парень, – зашептал толстяк, – на этом деле можно хорошо заработать. Очень хорошо. Там было пять Семей, старый Рип был – слыхал? А потом там обосновался этот параноик Севир. Он же ненормальный. Он все перевернул. Искали шпионов, а замели хороших людей. Планета вся в спутниках, как карась в садке, человек сорок расстреляли, остальные в штаны наделали и сидят под кустом, а планета-то – кишит народом! Всем отдыхать душой нужно. Теперь опекуны успокоились, карьеру сделали и тоже кушать хотят. Это место непочатое, сечешь? Одних расстреляли, другие не выросли. Ты сегодня туда летишь простым курьером, а через год у тебя, может, усадьба будет в пять этажей. С водопадом и гаремом.

Толстяк ушел.

Эйрик неподвижно сидел у окна, время от времени поглядывая на красную тушку автопогрузчика. Ему не нравилось, что на встречу с ним пришел человек. Он бы предпочел, чтобы это был барр. Барр не мог предать барра. Если бы барр, рекомендованный старым Лай_сом, предал ван Эрлика, то старый Лай_с спросил бы с него, как за предательство собственного сына.

Чем больше людей было в цепочке, тем больше была вероятность провала.

Ван Эрлик обернулся, почувствовав чье-то приближение, но это был всего лишь пестрый толстяк.

– Эй, пилот! Пошли, представлю таможенникам.

Ван Эрлик не спеша допил бурду, которую здесь подавали под видом кофе.

Они спустились на пять этажей ниже. На трехуровневом перекрестке горели неяркие фонари, разладившийся компрессор с хрипом и свистом нагнетал в туннели воздух. Прямо посреди перекрестка высилась огромная голографическая банка пива. Почти повсюду реклама подобного рода была запрещена – слишком часто пьяные водители пытались избежать столкновения с голограммой и разбивались в лепешку о стены туннелей.

Справа от лифта двое рабочих забивали «жидкой стеной» растрескавшийся керамобетон. Перед выходом из лифта стояла небольшая амфибия со сложенными крыльями. Мерцание силового поля мешало видеть находящихся внутри. Ван Эрлик остановился.

Двери машины раскрылись. Треск за спиной внезапно стих. Ван Эрлик оглянулся.

Двое рабочих бросили распылители и теперь держали в руках мощные нейростаннеры.