Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты прав, – коротко ответила Таня. – Я просто как-то потеряла уверенность. Но я соберусь.
Через несколько дней в свой общий выходной Таня с Федором собрались вместе походить по магазинам. Подошли к лифту, вызвали – и тут к ним подкатилась веселая Людмила. Безмятежные глазки светятся на загорелом длинном лице, взгляд прилипает к их лицам. И как ни в чем не бывало начинает свою обычную трескотню на всем известные темы.
– Я вечером с дачи приехала, а тут дождик небольшой идет. Легла спать, а ночью у какой-то машины включилась сигнализация во дворе. Я проснулась. А у вас все нормально?
– Да, работаем, – лаконично ответил Федор.
Таня, ни разу не взглянув на соседку, читала сообщения в своем телефоне.
Они втроем вышли из подъезда. Федор спросил у Людмилы:
– Вы в какую сторону?
– Я туда, в «Пятерочку». А вы?
– А мы в противоположном направлении. Пока.
Людмила в некоторой растерянности посмотрела на Таню, которая по-прежнему ее не видела. Потом постояла, глядя им в спины. И через минуту догнала:
– Я это… Спросить хотела: у вас все нормально? Ну, там собака здорова? Квитанции за квартиру получили в этом месяце?
– Да, все на местах, – ответил Федор. – Извините, мы торопимся.
Он взял жену за руку, и они почти побежали в противоположную от «Пятерочки» сторону. Через несколько метров Федор оглянулся: Людмила уже цепляла других соседей, наверняка с той же уникальной информацией. Он с улыбкой посмотрел на жену:
– Таня, а как же твои железные принципы по поводу вежливости всегда и по отношению ко всем? Типа это и есть самоуважение. Я о том, что ты с Людмилой не только не поздоровалась, но даже ни разу на нее не взглянула. А она буквально дырки на твоем лице сверлила своими глазками.
– Я в это время формулировала для себя новый принцип, – ответила Таня. – Еще более железный. Человек может себе позволить роскошь откровенного неуважения к другому. И это способ убедиться, что он не тряпка. А ты держался хорошо. Ты ставил ее на место более изобретательно, чем я. И как здорово, что она толстокожая и тупая: никогда не поймет, что мы теперь все о ней знаем и, главное, что мы спасли Надежду.
– Так нет ума – считай, калека, – рассмеялся Федор. – Но что печально: отсутствие ума ни одной калеке не мешает строить криминальный бизнес и подкупать правоохранение.
А дальше был понедельник. И жизнь продолжилась, еще более сложная и такая же важная в любую секунду и в каждой мелочи.
Восьмой рассказ
Полина открыла документ, написала название последнего, восьмого, рассказа своего сборника. Все остальные тексты получились эмоционально сложными, временами даже больно было писать. Еще эта ненормальная особенность – переживать за своих персонажей, которых ей собственная преданность истине даже не всегда позволяет спасать. Но вот она уже практически в финале. Сюжет восьмого рассказа давно живет в голове, персонажи приобретают свои характеры, достоинства, пороки и заморочки… И даже хеппи-энд вырисовывается. Ну, если не совсем хеппи, то почти. Это неписаное правило последнего рассказа: он должен закончиться хорошо.
Полина выпила кофе, поставила в духовку восточное блюдо, рецепт которого вычитала на днях. Там ничего особенного: мясо, овощи, всякие приправы, но написано с такой любовью и вдохновением, что можно захлебнуться слюной от одного чтения. Полина все порезала, а потом привнесла в рецепт еще кое-что от себя: что-то изменила, заменила, добавила. До того, как по квартире поплывет волшебный запах, Полина успеет написать первый абзац. Это в рассказе самое главное – первый абзац и финал. Между ними – мелодия… Если она возникнет.
И тут позвонил телефон, что очень странно само по себе. Никто из ее знакомых и друзей в это время не звонит уже много лет: все знают, что она работает. Полина взглянула на входящий контакт. Леонид, сосед, добрый знакомый. Они когда-то постоянно перезванивались, чтобы все и всех обсудить. Были друг для друга главными политиками и экспертами по любым вопросам. Да, еще и психологами с психиатрами. Полина по жизни очень смешливая, а у Леонида потрясающее чувство юмора. Их разговоры неизменно кончались приступами хохота Полины со слезами потоком. А Леонид умудрялся в любой ситуации оставаться серьезным, как докладчик на трибуне.
Но несколько месяцев назад Леонид попросил всех знакомых больше не звонить ему с целью просто поговорить. Только если что-то очень важное. Боли так усилились, что ему лишний раз трудно трубку взять с тумбочки. Так и Полине сказал. На все вопросы и предложения ответил как обычно: ничего не надо, любая помощь есть, еды полно. Она и не звонила. Иногда спрашивала о нем у соседей по его подъезду. Говорили, что свет горит, иногда он выглядывает из двери и просит кого-то спуститься к его почтовому ящику. Помощница ездит убирать и готовить, но на улицу он больше не выходит. Иногда Полине очень хочется ему принести приготовленное ею еще горячее блюдо – подъезд-то соседний, – она давно знает его вкусы, но ее не приглашают, а если напрашиваться по телефону, он наверняка откажется: не любит, когда его видят больным. А без звонка и договоренности Полина никогда не позвонит ни в чью дверь. Короче, столкнулись их тараканы – Полины и Леонида.
И вдруг он звонит.
– Привет.
– Привет.
– Как у тебя дела?
– Все нормально. А у тебя?
– Все нормально, но, как я люблю говорить, бывает лучше, – сказал Леонид, фактически завершая диалог, как показалось Полине. Видимо, дежурный обзвон знакомых.
– Ты просто так звонишь? – уточнила Полина.
– Конечно. И еще подумал, что ты могла меня искать. Ты не поверишь: загремел в больницу с сердечным приступом. Так и узнал, что у меня, как у многих, есть сердце. Запаниковал.
– Я не знала про больницу. Как ты себя сейчас чувствуешь?
– Да вроде все запустили. Полет нормальный, – голос у Леонида был обычный, интонации позитивные.
– Слушай, – решилась Полина. – Раз есть повод, давай я к тебе зайду и кое-что принесу. Я грузинский чанахи сделала. От одного запаха сама