кисло. Он никак не мог прийти в себя после рассказа Дашки и всего происходящего.

— Зачем на остановке? Пойдем ко мне в баньку, там ни комаров, ни сквозняка. Я и закусочки найду. Выпьем, душу отведем, печаль веревочкой завьем.

Николая дважды упрашивать не пришлось: он чувствовал, что ему просто необходимо сейчас оглушить себя водкой. Он быстро отправился за поллитровкой.

На остановку тем временем подрулил «Лаз». Елена вынуждена была снова отвезти сына к матери. Завтра, пока совсем не осталось в магазине продуктов, надо было еще раз пересмотреть все накладные и расписки.

Подойдя к девчатам, она спросила их, где Ирина.

— Наверное, топиться на озеро побежала, — возбужденно затараторила Дашка. — Не слышала разве? Ее вчера один зек изнасиловал. Вот и решила руки на себя наложить!

Услышанное чуть не лишило Елену дара речи.

— О чем ты говоришь, Даша?

— Да про вчерашнее. К Ирке вчера из тюрьмы ухажер приезжал, да и изнасиловал ее, вот она и побежала топиться.

— А вы? Что же вы?

— А что — мы? Нас никто не насиловал. Чего нам спешить на тот свет? Успеется. Правда, Галка? — рассмеялась Даша.

— Ну ты, и дрянь, Дашка, стерва! — кинула Елена и опрометью бросилась к озеру.

— Хм, я стерва. Раскрой глаза людям, они тебя еще и обзовут. Тут и не захочешь, выпьешь. Где ж Колька, куда подевался?

Дашу слова Елены, казалось, совсем не тронули.

Меж тем Елена одумалась на бегу: сначала — к тому же по пути — надо к Ирине домой заглянуть. Мало ли чего Дашка болтает, а может быть, Ира у себя, в своей комнате от людей схоронилась… Хотя и дома много чего можно натворить…

Как подгоняемая ветром, взбежала Елена на крыльцо, рванула незапертую дверь, влетела в дом.

— Где Иринка?

— У себя, у себя она, — заторопилась Егоровна. — Поговори хоть ты с ней, у меня сил больше нет. Не случилось бы чего. Уж сама не просыхаю второй день.

Елена перевела дыхание, потом осторожно вошла в спальню племянницы. Ирина, распластавшись на кровати, орошала слезами подушку.

— Конечно, сырость разводить мы умеем, потом — бабушка стирай, — Елена попыталась придать своему голосу как можно больше уверенности. Как будто ничего страшного не произошло.

— Давно сама все стираю, — не переставая лить слезы, сказала Ирина.

— Знаю, знаю, хорошая моя. Всё знаю.

Елена подсела к Ирине на кровать, погладила по голове.

— Знаешь, как больно? Просто жить не хочется!

— А вот это ты зря. Железной метлой надо гнать такие мысли из головы. Жить надо, а не поедом себя есть. Не по своей воле мы пришли в этот мир, не нам эту волю и прерывать.

— Мне все равно. Не хочу больше жить так, носить эту грязь в себе! Утоплюсь. Или повешусь.

— Я те повешусь, я те утоплюсь! Ишь, заладила! И думать не смей!

— Но как мне жить с этим?

— А как все живи. И не оборачивайся назад. Как птица Феникс живи — умерла и снова воскресла, снова возродилась для новой, лучшей жизни наперекор всем сплетникам и завистникам!

— Но разве может быть после такого новая жизнь?

— Конечно, может. И после такого, какая бы ни была у тебя последующая жизнь, она будет намного ярче и ценней, потому что ты знаешь, чего больше не будешь делать. А не будешь делать ты больше глупых поступков, от которых не только окружающим, но и самой себе будет тошно. Вот смотри, я же — живу, ращу сына, содержу мать, пытаюсь не захиреть в этой глуши в конце концов.

— Тебе легко говорить — над тобой не поиздевались, — еще тише возразила Ирина.

— И издеваются, и унижают каждый день. И меня. И всех нас. Ты посмотри вокруг — разве это жизнь? Кто о нас думает, кто заботится? Мозги у всех наперекосяк — жили в одной стране, теперь живем в другой, верили в одного идола, теперь заставляют верить в другого. Всегда презирали жажду наживы, теперь молимся на золотого тельца. Так что же — всем повеситься или утопиться? И чтобы одни негодяи остались, радуясь, что добились своего, извели нас под корень? Ну уж нет, не выйдет! И жить будем, и отпор давать будем, и детей поднимем, и еще им, подонкам этим, пинков надаем!

— Но ведь я не об этом говорю, — попыталась возразить Ирина.

— И об этом тоже. Найти в себе силы, чтобы восстать из пепла, возродиться и жить дальше — вопреки всему!

Елена нежно обняла Ирину.

— Пойдем сегодня ко мне, слышишь? Без возражений! Вставай, утри слезы. Все образуется, вот увидишь, — слово даю!

Тем временем Николай, Дашка и Галка двинулись к Дашкиной баньке.

Скверно было на душе у Николая, он еще отказывался верить во все происходящее, оттого и выпить требовалось еще сильнее. Дашка это чувствовала, все прибавляла и прибавляла шагу, расписывая на ходу, как они сейчас будут поднимать настроение. А про себя знала, что подпоить Галку — не проблема, ей много не нужно, скиснет и уснет. И тогда она, наконец-то, останется одна с Николаем, и… многое изменится в ее незавидной судьбе…

На следующий день по Лехнаволоку пополз новый слух — Колька забирает с собой Дашку на Украину. Заработает еще денег, чтобы и на дорогу, и на свадьбу, и на жизнь на первых порах хватило, и — стучат колеса вагонные…

Ирина поверить не могла и снова всю ночь заливала слезами свою пропитанную одиночеством подушку.

Только о самоубийстве больше не помышляла, помня о последних словах Елены:

— Но ведь никто не знает, когда вернется обратно в свое гнездо птица Феникс и в чьем образе она восстанет из пепла. Может быть, в моем, а может, в твоем….

35

Открыв утром глаза, Виктор почувствовал, что впервые за последнее время выспался: в голове не колобродили тоскливые мысли, сердце билось ровно и беззаботно. В узкую щель завинченного железной лядой