Катины поспешные каракульки возвращали ему жизнь. Бронский вновь и вновь перечитывал записку и улыбался своим мыслям. Он сумеет убедить Катю в своей любви! Она поверит непременно в то, что Левушка чист перед ней.

- Зачем же здесь, Семен Алексеевич? - донеслось из соседней комнаты.

Бронский невольно прислушался.

- К чему этакая приватность?

Левушка узнал голос хозяина.

- Не хотелось праздник вам портить, однако предупредить следует. Гришка Долинский опять объявился, Игнатий Ильич!

Левушка догадался, что собеседником Давыдова был капитан-исправник Синцов.

- Да верные ли сведения? - сомневался хозяин. - Шутка ли: народ растревожим, а выйдет - из ничего?

- Ограблена почтовая карета, - доложил исправник. - Никто не уцелел, кроме одного сопровождающего. Его видели, Игнатий Ильич, Гришку... Надобно остеречь гостей.

- Не торопись, Семен Алексеевич, - отвечал Давыдов. - Остеречь успеем. Вот когда соберутся по домам, тогда и сообщим. Потерпи уж до утра, братец.

Новость встревожила Бронского. Отчего-то припомнился цыганского вида мужик, встреченный им давеча в церкви. Однако юноша не дал воли дурным мыслям. Голова его была занята Катей, ее запиской, которую он все еще держал в руках. В этой роще они будут одни, и Левушка сумеет убедить возлюбленную в своей верности. Все разъяснится непременно! Что потом? Об этом Левушка не думал, довольно и того, что есть!

Он устремился вслед за Катей в залу, чтобы еще и еще видеть ее, сметь коснуться ее платья, увлечь в вихре танца за собой, успеть шепнуть ей слова любви... Надежда окрыляла влюбленного Льва.

19.

Праздничные торжества венчались роскошным ужином, а после него многие гости засобирались по домам. Однако Игнатий Ильич решительно воспрепятствовал их намерениям.

- Нет уж, извольте, дорогие гости, почивать тут: в моем дворце места хватит всем! Уж и постели приготовлены, раскрыта другая половина дома, все вытоплено и высушено! - И он заключил: - Уезжать и не думайте, я не велел давать лошадей.

Делать нечего, пришлось подчиниться хозяйскому произволу. Укладывались спать, когда уж и свечи, казалось, были не нужны: светлые в июне ночи. Туда-сюда сновали слуги с тюфяками и подушками. Кому-то несли холодного квасу, а кому-то и промывательные средства. После сытного ужина нескоро уснешь, но шевеленье постепенно стихало, и в доме воцарялся покой.

Марье Алексеевне с дочерью была отведена знакомая Катина светелка, где они устроились с удобством. Катя обрадовала маменьку спокойствием и рассудительностью, когда они делились впечатлениями о прошедшем дне.

- Этот гусарский поручик, кажется, довольно мил? - закинула удочку Марья Алексеевна, помогая Кате расшнуровать корсет.

- Довольно мил, но глуп как пробка, - усмехнулась дочь, высвобождаясь из платья.

- Ну что с того? - возразила Марья Алексеевна, доставая из саквояжа нарядную ночную сорочку, купленную на ярмарке, - Разве тебе не были приятны его знаки внимания? Ты веселилась изрядно.

- Воля ваша, но он нестерпимо скучен! - не сразу ответила Катя. Занятая своими мыслями, она вынимала шпильки из шиньона.

Марья Алексеевна взбила подушки и расправила одеяло.

- Не скучен кто ж? - спросила она машинально.

Катя с упреком посмотрела на мать, и та пожалела, что спросила. Марья Алексеевна питала смутную надежду, что красивый поручик увлечет Катю, заставит ее забыть об изменнике, который так глубоко вошел в ее сердце. Надежды не оправдались. Веселость Кати и ее заинтересованность офицером оказались мнимыми.

Однако ее задумчивость теперь не казалась чуткой матери вовсе удручающей. Катя положительно имела что-то в голове, некое намерение. Не опасно ли это? Страстная, решительная натура дочери иногда пугала кроткую Марью Алексеевну. Не надумала ли чего ее скрытная Катя?

Между тем они улеглись и задули свечу. Катя быстро уснула, судя по ее мерному дыханию. Марья Алексеевна перекрестила дочь на сон грядущий и перевернулась на другой бок. Сон все не шел к ней. Да и не мудрено: после столь удивительных событий!

Бессонная дама мысленно возвращалась снова и снова к их с Сергеем Львовичем разговорам, к танцам, к неожиданно проснувшимся юным чувствам... Она все вспоминала прощальный взгляд Бронского, когда после ужина гости расходились по своим покоям. Взгляд этот был растерянным и словно обиженным, говорящим: "Как? Это все? Ты уйдешь?" Марью Алексеевну немало смутил он, заставляя опустить глаза. Отчего Сережа так смотрел?

Нет, не уснуть ей нынче! Разве можно спать, когда душа переполнена смятением и пробудившимися чувствами, все тревожит, волнует кровь! Скоро совсем рассветет, а о сне нет и помина. За окном бессонный соловей заливается счастливыми трелями. Хочется вторить ему, сладкоголосому волшебнику, петь несмолкаемую любовную песнь.

Марья Алексеевна не могла спать, будто некий неслышный зов не давал ей покоя. Она тихонько поднялась с постели, еще раз прислушалась к дыханию дочери. Та безмятежно спала. Беспокойная женщина набросила на плечи покрывало и выскользнула из комнаты. Она двигалась, как сомнамбула, по незнакомому дому, словно повинуясь чьей-то неведомой воле, и ни разу не спутала поворот или дверь. Спустившись по лестнице и пройдя малую гостиную, она отворила дверь в сад.

Благоухание летней ночи, трели соловья, мягкое дыхание ласкового ветерка тотчас оглушили женщину. Она ахнула и ступила в сад. Сердце Марьи Алексеевны взволнованно билось, вся она дрожала не то от ночной свежести, не то от восторга, охватившего ее. "Как можно спать в такую ночь?" - думала Марья Алексеевна, бредя по песчаным дорожкам куда-то вперед, к белеющей среди дерев ротонде. Спальные туфельки ее намокли от росы, но она не замечала этого, чувствуя, как все напряглось внутри от странного ожидания. Приблизившись к беседке, она остановилась в нерешительности. Тут вдруг на пороге ротонды возник темный силуэт, и знакомый срывающийся голос произнес:

- Иди ко мне!

- Сережа! - ахнула она и упала в его объятья.

20.

Игнатий Ильич дождался, когда все гости отоспятся, и собрал всех за чаем в столовой, чтобы сообщить об опасности, отныне угрожающей путешественникам на лесных дорогах. Поднялся ропот, дамы испуганно крестились, мужчины обратили взоры к предводителю дворянства:

- Что ж это делается, Сергей Львович? Неужто власти не способны окоротить негодяя?

Предводитель нещадно хмурился:

- Вот и спросим у власти. Семен Алексеевич, что скажете?

Исправник подлил сливок в чай, отпил изрядный глоток и спокойно ответил, отирая усы:

- Делается все возможное. Зимой ускользнул от нас разбойник, теперь не уйдет!

Бронский-старший не удовлетворился ответом. Лицо его обрело сухость и надменность.

- Мы это слышали от вас зимой. Не пора ли опять звать армию на подмогу?

- Не кипятитесь, Сергей Львович, -