— Вы не сделаете мне больно… — заговорила Ники.

— Пожалуйста, повернитесь лицом к стене и…

— Более того, вы не хотите сделать мне больно, — продолжала она. — Вы больны, Квинтон. Можно, я буду называть вас Квинтоном?

«Она пытается подвергнуть меня психоанализу. Даже под дулом пистолета ей хватает силы играть в игры».

Мать Ники застонала и Квинтон забеспокоился.

«Времени остается все меньше. Психи скорее всего вовсю трудятся над «валетом в колоде». Наверное, есть у них какой-нибудь умник, способный расшифровать мое последнее послание».

— Если не повернетесь к стене, мне придется застрелить вашу мать, — предупредил он. — Не хотелось бы. Сегодня я уже убил двоих, а в душе я не убийца.

— Вы себя послушайте. Бессмыслицу несете. — Ники сдвинулась чуть вправо.

Ему показалось, что она собирается с силами, чтобы убежать.

— Если побежите, убью вашу мать. Если не повернетесь лицом к стене, убью вашу мать. Поговорить можно и потом, а сейчас мне надо, чтобы вы головой подумали, а то придется взбодрить вас. Ну как, справитесь без моей помощи?

— Вы этого не сделаете. Не ударите меня. Я могу помочь вам. Вы считаете, что служите Богу, но Бог ненавидит тех, кто отбирает жизнь у ни в чем не повинных людей. Не надо вам делать это.

Попытка совать свой нос в Божий промысел настолько возмутила Квинтона, что он даже немного потерял самообладание. Но тут зашевелилась мать Ники, и он встал перед выбором: с кого начать?

С невесты. Мать может понадобиться в последующей игре.

Квинтон шагнул к Ники. Она рванулась влево, он с рычанием бросился за ней. Этого ему не хотелось.

«Теперь придется догонять и тащить ее назад, к матери, пока та не добралась до телефона и не вызвала полицию. Наверняка Ники на это и надеется. Но я помогу ей найти надежду».

В венах закипела кровь. Квинтон и так в неплохой форме, а с Божьей помощью вообще непобедим. Ники помчалась по коридору, ее темное летнее платье развевалось, как крылья летучей мыши.

Возле входной двери он догнал ее, ударил по затылку рукоятью пистолета и ухватился за подол платья, не давая Ники упасть и удариться о стену. К сожалению, по инерции она врезалась-таки лбом в дверь и потеряла сознание, хотя на пол упасть не успела — Квинтон удержал.

Он снова выругался. Лицо разбила, это точно. Дрожа от с трудом сдерживаемой ярости, он повернулся и потащил ее назад по коридору.

Когда, завернув за угол, добрался до кухни, мать Ники уже поднялась на ноги и лихорадочно нажимала на кнопки телефона. Он выпустил из рук платье неугомонной «невесты», поднял пистолет и разрядил его в голову пожилой женщины. Ее отбросило к стене, и она осела на пол.

«Прощу прощения, но вы меня видели. Я знаю, знаю, что это несправедливо», — мысленно извинился Квинтон.

Осталось шесть пуль, но пистолет больше не понадобится. Следователь ФБР найдет три пули — по одной в теле полицейских и одну в голове у матери, — выпущенные из этого оружия. Сам же пистолет исчезнет: он положит его в бумажный пакет и выбросит в какой-нибудь мусорный бак.

Вернувшись к Ники, все еще лежащей на полу без сознания, он достал из кармана флакон с хлороформом, промокнул тряпицу и прижал к ее лицу. Теперь она не скоро очнется.

В кладовке Квинтон нашел половую щетку и, стирая следы, быстро подмел коридор и кухню. Мало ли что: в такой суматохе волосок-другой вполне может выпасть, а шапочки для душа на нем не было. Он ссыпал пыль в мусорный мешок, сунул туда же щетку, перекинул Ники через плечо и, сверяясь со списком, огляделся напоследок. Вроде ничего — ни отпечатков пальцев, ни пятен крови, ни мочи, пота или слюны. Остатков пищи тоже нет, и предметов туалета, и волос. Все чисто.

Он открыл «рейнджровер» ключом Ники и, уложив ее сзади, связал заранее припасенной веревкой руки и ноги, залепил рот скотчем. При помощи небольшого пылесоса, питающегося от батареек — он купил его, на случай если кровь убитых попадет на обивку, — Квинтон стер все свои следы, которые случайно могли попасть в полицейский джип. Затем переоделся в свою рубаху, а куртку полицейского сунул в черный мусорный мешок. Чисто.

Десять минут спустя синий «ровер» Ники с Квинтоном за рулем свернул с подъездной дорожки и двинулся вниз в противоположном направлении.

Дорога назад, на стоянку, прошла без происшествий. Шестая спокойно лежала на заднем сиденье, мечтая, возможно, о своем истинном предназначении. Квинтон пощелкал по радиоволнам, минут десять послушал какую-то передачу на политические темы, затем ему пришлось выключить радио. Думая о предстоящем, он пришел в такое возбуждение, что стало трудно следить за возможным преследованием, и он надеялся, что радио его успокоит. Но от политической трескотни стало только хуже. Квинтон давно пришел к убеждению, что люди, пускающиеся во все тяжкие ради политического успеха, должны быть и крайними эгоистами, и до известной степени душевнобольными.

Пересадка из «ровера» в «крайслер» заняла двадцать минут — пришлось точно рассчитать время и сделать три неудачные попытки, пока наконец все прошло без сучка и задоринки. Квинтон пропылесосил машину Ники и последний отрезок пути проделал в «родной» машине.

Было двенадцать минут первого. У Квинтона по-настоящему кружилась голова.

Прошло три часа, но для Птички они пролетели как тридцать минут. Рауди и Андреа копались в информации, отсеивая ненужное, при этом Птичка была убеждена, что если Андреа занимается своим делом с толком, то Рауди просто играет роль детектива. Да, он умен, кто спорит, способен связывать концы с концами, но в отличие от Андреа не улавливает порядка в расположении цифр.

Как, впрочем, и она, и Брэд. Всех их проводили в музыкальный салон, где они обменивались мыслями, даже самыми беспорядочными. Атмосфера в салоне была наэлектризованной. Поглощенные расследованием, все чувствовали себя так, словно играли в эпические по масштабу шарады. Ответ где-то здесь, он таится в монблане улик и свидетельств, ожидая, когда его отыщет «валет в колоде».

Дважды заходила Элисон, с особым интересом, как показалось Птичке, поглядывая на них с Брэдом.

«Ей явно хочется, чтобы я нашла общий язык с Брэдом, факт. Это в ней психолог заговорил, она старается помочь мне вырваться из своей клетки, и хотя я никуда вырываться не желаю, Элисон, похоже, удивлена, что я охотно участвую в игре. На самом деле это я с ним играю, а не наоборот».

— Сколько слов в первом предложении? — спросил Рауди.

— Одиннадцать. Считаем до одиннадцати, считаем до двух. Два сорок четыре, но в последнем предложении всего восемь. Восемь слов.

— Это еще, ради всего святого, что за белиберда?

— Не знаю. — Глаза у Андреа забегали. Так выходит. Вроде как две дыры, змея в дыре деревянной колоды, валет в карточной колоде.