Вероятно, последняя встреча Каролины с Байроном состоялась незадолго до бала. На слова Каролины нельзя полагаться полностью, хотя и в ее утверждениях есть доля истины. В 1824 году она написала Медвину: «…в последний раз мы расстались навсегда, и когда он прижался губами к моим – это было у него дома, – то произнес: «Бедная Каро, если кто и ненавидит меня, так это ты, и твои чувства останутся неизменными из-за моего плохого отношения!» Я сказала: «Нет, я изменилась и больше никогда не приду к тебе». Он показал мне свои письма и сказал такое, чего я не могу повторить, после чего вся моя любовь умерла». Последнее утверждение явно неискренне, потому что Каролина продолжала преследовать Байрона, и ее чувство к нему продолжалось всю жизнь. Возможно, в отчаянии он показал ей письма Августы и в припадке гнева рассказал ей о своем увлечении мальчиками, в частности Раштоном, потому что позже обо всем этом Каролина поведала леди Байрон.

На второй день после маскарада, 3 июля, Байрон уехал в Сикс-Майл-Боттом. Он не виделся с Августой с начала апреля, еще до рождения ее дочери Медоры. Байрон не любил «плачущих и икающих младенцев», которые все пачкали и постоянно хныкали. Через три дня Байрон отправился в Кембридж, где распил немало бутылок вина с Хобхаусом и Скроупом Дэвисом. В Лондоне он в отчаянии тщетно пытался уладить дела с Клотоном и Хэнсоном, которые затягивали переговоры. «Я словно продавец свиней на мусульманском базаре, – писал он Муру, – если бы у меня были жена и дети, насчет отцовства которых я испытывал бы сомнения, я бы мог стать счастливым или, по крайней мере, довольным, как Кандид или Скарментадо».

Байрон испытывал такое раздражение и нетерпение еще и потому, что хотел как можно скорее закончить все дела и отправиться к морю с Августой, которая приехала в Лондон и остановилась на Элбермарл-стрит. Ходжсон, отдыхавший в Гастингсе, подыскал им уединенный дом у моря, но только 20 июля Байрон смог отправиться туда. Была еще одна причина его стремления уехать из Лондона. Мэри Чаворт, когда-то его возлюбленная «утренняя звезда Эннсли», собиралась приехать в столицу, и он не желал встретиться с ней в каком-нибудь из лондонских салонов. Вместе с Августой они отправились в Гастингс до ее приезда.

Три недели Байрон был счастлив в этом доме у моря, которое всегда действовало на него оживляюще. Он читал «Уэверли», еще не зная, что произведение принадлежит перу Скотта, и назвал его «самым лучшим и самым интересным романом, который я прочитал в своей жизни». Хобхаус уговаривал его вернуться в столицу и голосовать против правительственного указа об ужесточении ирландских законов, но теперь Байрон находил больше удовольствия в сельской жизни, чем в парламентских дебатах. Он писал Муру: «Я плавал и ел палтуса, занимался контрабандой чистого бренди и шелковых носовых платков, слушал разглагольствования своего друга Ходжсона о выборе хорошенькой жены, гулял среди скал, спускался вниз по холмам и все две недели проводил время в приятном ничегонеделанье. Я встретил сына лорда Эрскина, который женат уже год и называет себя «счастливейшим человеком», поэтому здесь стоит находиться хотя бы ради того, чтобы стать свидетелем совершенного счастья этих лисиц, которые сами отгрызли себе хвосты…»

Однако Байрон втайне готовился покончить с холостяцкой жизнью. Он продолжал получать «красивые и строгие» письма Аннабеллы, но не знал, как на них отвечать. Аннабелла была озадачена, не умея выразить обуревавших ее чувств, и написала Байрону сумбурное письмо, полное скрытого смысла. Ей было так же трудно не выражаться абстрактно, как для Байрона не писать прямо и четко. Аннабелла признавалась в своей симпатии к нему, которую сама считала «несовершенной». Он тут же сел писать ответ, но, вновь прочитав запутанное письмо Аннабеллы, усомнился, что правильно понял ее. «Прошу вас, напишите мне прямо и жестоко. Вы именно тот человек, которого я хотел бы понять правильно». Далее он прибавлял: «…моя память еще довольно хорошая, чтобы не слышать во второй раз, что вы привязаны к другому».

Бедная Аннабелла вернулась к тому, с чего начала. Как еще она могла узнать правду, не признавшись в своей лжи о любви к Джорджу Эдену? Ее запутанный ответ еще больше связал ее, потому что она хотела одновременно написать о том, что сердце ее свободно, но в то же время признаться в своей любви к Байрону.

А тем временем события развивались своим чередом. В Гастингсе Августа и Байрон пришли к мнению, что единственным выходом из сложившейся ситуации будет женитьба Байрона. Позднее он говорил леди Мельбурн: «Августа очень хотела, чтобы я женился, потому что это было единственным освобождением для нас обоих…» Августа считала, что ее юная подруга, леди Шарлотта Левесон Гауэр, которой восхищался Байрон, больше подходит ему, чем строгая мисс Милбэнк, чьи письма он ей показывал. Она тут же начала переговоры, но шутливые послания Шарлотты вызывали сомнения в серьезности ее чувств, и Байрон начал испытывать раздражение и нетерпение. «Я, можно сказать, счастлив, но это счастье не может и не должно длиться…» – писал он Муру.

10 августа Байрон и Августа вернулись в Лондон. Два происшествия вывели Байрона из спокойного состояния. Хэнсон написал ему, что Клотон наконец-то согласился пожертвовать двадцатью пятью тысячами фунтов наличными и отказался от контракта на Ньюстед, кроме того, Хэнсон сообщил нечто, что заставило Байрона поторопиться уехать из Гастингса. «Миссис Чаворт, – писал он, – выглядит совсем больной и поговаривает о том, чтобы отправиться к морю в Гастингс. Она сообщила, что живет с детьми, без своего супруга».

10 августа Байрон написал Аннабелле. Она просила честно рассказать о своих чувствах, и он ответил с изумительной искренностью. «Я отвечу на ваш вопрос насколько можно более честно. Я любил, люблю и всегда буду любить вас, и, поскольку это чувство неподвластно разуму, я не знаю от него лекарства и ни за что не хочу найти его, чтобы пожертвовать вашим счастьем». Он предоставил право выбора Аннабелле, и она совсем растерялась.

В Лондоне Байрон занялся другими делами. Меррей анонимно опубликовал «Лару» в сборнике вместе с сентиментальной поэмой Роджерса «Жакелин». Однако вскоре все узнали имя автора, и Меррей продал шесть тысяч экземпляров, а когда решил опубликовать две поэмы отдельно, то предложил Байрону 700 фунтов за право напечатать «Лару». Впервые в жизни Байрон согласился принять деньги от издателя.

Неустойчивость финансового положения, неуверенность в будущем – Августа по-прежнему настаивала на браке Байрона со «стыдливой газелью» Шарлоттой – безнадежные попытки покорить Аннабеллу, которая привлекала Байрона больше, чем красивая, но ничем не примечательная подруга его сестры, ощущение того, что никто не заменит ему Августу, – все это заставляло сердце Байрона разрываться. Скоро он получил ответ Аннабеллы на свое искреннее признание, который только разочаровал его. В своем «красивом и строгом стиле» она объясняла, почему не должна выбирать его своим спутником жизни на земле и проводником на небеса, однако смягчала это жестокое признание уверениями в том, что в ее сердце никогда не было места для Джорджа Эдена: и что она очень уважает и ценит своего друга по переписке. Байрон ответил с резкостью, которая могла бы оттолкнуть менее самоуверенную девушку: «Очень хорошо, тогда мы можем поговорить о чем-нибудь другом».