Тем временем у Байрона были другие дела в Лондоне. Элиза Фрэнсис, молодая девушка, которая навещала Байрона до того, как он уехал на север, появилась вновь и на этот раз встретила более теплый прием. Она писала об этой встрече как о самом важном событии в ее жизни: «Все было как в сказке». Байрон «поднялся с кресла и протянул мне руки, повинуясь внезапному чувству, я протянула ему свои, и тогда он выразил желание сделать для меня все возможное».

Во время следующего своего визита Элиза осмелилась выразить желание быть представленной леди Байрон после свадьбы. На это он дал пространный отрицательный ответ: «Хотя она очень дружелюбна и открыта, но может вбить себе в голову какую-нибудь ревнивую чушь…» Пока они разговаривали, Элиза услышала шум и спросила, что это. «Просто крысы, у нас их полно!» Ей показалось забавным наличие крыс в городской квартире, и она заметила: «По крайней мере, здесь нет детей». – «Детей! – вскричал лорд Байрон. – Не говорите о них, меня охватывает дрожь».

После этого Байрон подал Элизе руку, и она вновь ответила на пожатие. «Пока мы так стояли, я осмелилась посмотреть, какого цвета у него глаза, и хотя это были самые прекрасные глаза в мире, но оказались они не такими темными, как я предполагала, а большими и серыми – глаза «шотландской королевы Марии», а казались они почти черными из-за длинных темных ресниц. Я никогда прежде или потом не встречала таких глаз, и так мы стояли: я – глядя вверх, он – вниз. Не знаю, сколько это длилось, но вот раздался звонок в дверь, и он отпустил мои руки».

Во время следующих двух визитов «голос и манеры Байрона были ледяными», и он признался, что ничего не может сделать для Элизы из-за своего теперешнего положения. Элиза ушла, а «он стоял у камина, глядя мне вслед с выражением такой любви в очах, которое одновременно изумило и испугало меня». Она не приходила десять дней, но не могла забыть Байрона и наконец решилась на последнюю встречу. Его ответ поразил Элизу: «Пусть будет так, возможно, это и к лучшему!» «Потом он взял мою руку и добавил: «Возможно, встречайся мы чаще, наше увлечение закончилось бы, как заканчивается большинство подобных увлечений…»

Элиза поднялась, но у нее закружилась голова, и она чуть не упала в обморок. Байрон обнял ее за талию и взял ее руку в свои. «…Я стояла с опущенной головой, а он бережно отвел в сторону прядь волос, выбившуюся из-под шляпы, и поцеловал меня в шею, это испугало меня, и я попыталась освободить руку, но он прижал меня к груди с пугающей силой…»

Байрон успокоил Элизу: «Не дрожите, не бойтесь, со мной вы в безопасности». «Он опустился в кресло и привлек меня к себе, на какое-то мгновение я прижалась к нему: я влюбилась впервые в жизни, и это была моя последняя встреча с этим необыкновенным человеком… Он посадил меня к себе на колени, обнял меня за талию, и я не могла противиться ему…» Байрон поцеловал Элизу в щеку и хотел поцеловать ее в губы, но она вскочила со словами: «Я должна идти», однако «он так яростно прижал меня к груди, а его страстный взгляд яснее ясного говорил о его чувствах. Однако несколько ласковых слов привели его в чувство… Он отпустил меня. «Идите, – сказал он, – ни за что на свете я не причиню вам зла». Байрон спросил Элизу, придет ли она снова, но, когда она сказала, что не должна, он ответил: «Вы правы, как вы правы, но все же приходите!»

Когда Элиза пошла к двери, Байрон вновь заключил ее в объятия и опять отпустил. Элиза вспоминает: «Я оглянулась, чтобы еще раз увидеть человека, которого покидала навсегда: он стоял рядом с выражением такого горя на лице, что я снова бросилась в его объятия. И после нескольких безумных объятий я навсегда рассталась с благородным лордом Байроном».

Байрон обратился к архиепископу Кентерберийскому за специальным разрешением, «чтобы пожениться в любое время и в любом месте без суеты и публичной огласки». Так он сказал Аннабелле, которая пыталась скрыть свою досаду от своих родителей и самой себя. Свадебный торт уже черствел, а подобающий случаю текст – благородная попытка сэра Ральфа сочинить гимн в честь новобрачных – пылился на его столе. 24 декабря Хобхаус тронулся в путь вместе с унылым женихом. Они расстались в Честерфорде: Хобхаус направился в Кембридж, а Байрон – в Сикс-Майл-Боттом. Рождество оказалось несчастливым, как и в Сихэме, потому что полковник Ли был дома, и Байрон чувствовал себя не в своей тарелке.

Там он написал письмо с отказом от помолвки, но Августа убедила брата не отправлять его. Вечером следующего дня Байрон встретился с Хобхаусом. Тот записал в своем дневнике: «Никогда еще жених так не торопился».

Они отправились в Сихэм на следующий день, погода стояла морозная, землю покрыл снег. Байрон, который любил жаркий юг, решил, что это дурное предзнаменование. Он «честно признался своему спутнику, что не любит будущую жену, но в то же время добавил, что испытывает к ней уважение – самую верную гарантию семейного счастья и благополучия. Он заметил, что испытывает отвращение перед браком, пока его запутанные дела не разрешились…». Той ночью Хобхаус записал в дневнике: «Жених уже не испытывает нетерпения».

В восемь вечера, в пятницу 30 декабря, через неделю после отъезда из Лондона, они наконец добрались до Сихэма. Там их уже с нетерпением ждали. Первое впечатление Хобхауса о мисс Милбэнк было не в ее пользу. «Мисс выглядит довольно неизящно, в длинном и закрытом платье, как заметил Б., хотя у нее красивые ноги. Нижняя часть ее лица непривлекательна, а верхняя – выразительна, хотя и некрасива». Позднее он нашел ее более привлекательной. «Со мной она вела себя открыто и искренне, без манерничанья и притворства. К моему другу она казалась по-настоящему привязанной, с восторгом глядя на его волнующуюся грудь, однако мастерски скрывала свои чувства. Б. любит ее, находясь рядом, и это легко заметить посторонним».

1 января была суббота, и свадьбу отложили на следующий день. Ночью Байрон сказал другу: «Что ж, Хобхаус, это наша последняя ночь, завтра я буду мужем Аннабеллы». По словам Мура, Байрон «описал себя просыпающимся в утро свадьбы с самыми грустными мыслями при виде висящего на стуле парадного костюма. В том же настроении он один бродил по поместью, пока его его не призвали на церемонию…».

Свадьба состоялась в гостиной, где присутствовали только два священника, семья Аннабеллы и ее бывшая гувернантка, миссис Клермонт. «Мисс М. была тверда как скала и в течение всей церемонии не отрываясь глядела на Байрона, повторяла слова громко и четко. Б. сначала споткнулся, произнося: «Я, Джордж Гордон», а когда сказал: «делить радости и горести», то глянул на меня с полуулыбкой».

Кольцо, которое Байрон надел на палец Аннабелле, было когда-то найдено в саду в Ньюстеде, когда он был там с Августой, это кольцо принадлежало еще его матери. Тяжелое золотое кольцо, пришедшееся впору коренастой миссис Байрон, оказалось слишком большим для изящного пальца мисс Милбэнк. Ее мать была близка к истерике, потому что в душе уже сомневалась в достоинствах своего зятя, который не смог устроить отвечающую приличиям свадьбу. Позже она написала: «Никогда до или после свадьбы не сделал он ни одного подарка леди Б., даже такого простого, как бриллиантовое обручальное кольцо…»

Гостей не было. Леди Байрон вышла и вскоре вернулась в дорожном платье. Хобхаус вспоминал: «Байрон был спокоен, и мне показалось, будто я только что похоронил друга». Во дворе уже ждал экипаж. Новобрачным пришлось проехать сорок миль по морозу, прежде чем они остановились на ночь в Халнаби-Холле, в Йоркшире, доме, который снял сэр Ральф для их медового месяца. Хобхаус положил в экипаж томик поэм Байрона в желтом сафьяновом переплете в качестве свадебного подарка леди Байрон. В дневнике он написал: «Когда я пожелал ей много счастливых лет, она сказала: «Если я не буду счастлива, то только по своей вине». Я с грустью расстался со своим милым другом».