Но вот получается, что больше вообще не будет никакого секса. Ни с любимой женщиной, ни с нелюбимой – ни с какой. Просто больше никогда этого не будет.

С одной стороны, осознать это целиком и полностью не получалось. Произошедшее казалось дурным сном, который не может не закончиться.

С другой – возникло четкое ощущение того, что жизнь кончена. И память услужливо сыпала цитатами из старины Хэма, описывающего аналогичную ситуацию и вроде даже пытающегося показать определенные преимущества тотальной импотенции.

Но ничего не помогало.

Жить не хотелось. Жизнь сразу утратила смысл, все свои краски и радости.

«Надо же, оказывается, жизнь – это член, – иногда грустно иронизировал Олег. – Никогда бы не подумал, что этот орган определяет все, что со мной происходит. Мне казалось – мозг все-таки важнее. А вот насчет того, что ценим только когда теряем, – чистая правда. Оказывается, только потеря придает ценность тому, чем обладаешь. Не потеряв – не осознаешь всех преимуществ; воспринимаешь как должное…»

Олег уже давно не ждал от Саши ни помощи, ни сочувствия. Как-то незаметно жена превратилась в чужого человека, иногда находящегося на том же пространстве и постоянно ругающегося по поводу и без.

Ему казалось, что жена сделает вид, будто ничего особенного не произошло. Ведь, по большому счету, его импотенция никак не повлияет на ее жизнь – уже несколько лет они спали в разных спальнях, не прикасались друг к другу, даже не обменивались поцелуями. Но Саша, как всегда, превзошла саму себя и стала говорить просто невыносимые вещи.

– Все правильно, что с тобой это произошло! Да ты давно не мужчина, семью обеспечить не можешь! – кричала она, явно не жалея голосовых связок. – Теперь еще и в койке ничего не можешь! Так тебе и надо!

После таких воплей, конечно, все соседи были в курсе: у Олега Петрова большие проблемы с потенцией. Мужики в прокуратуре тоже все знали. Кто-то выражал сочувствие; кто-то интересовался, насколько хреново жить, зная, что у тебя никогда не встанет.

«Да нет, вздор, не может каждый встречный знать о моем члене, – пытался убедить себя Олег, понимая, что у него возникает страх ездить в метро, ходить по улицам. – Никто не смотрит на меня особенным взглядом. Это паранойя…»

Страх и неловкость растворялись только в алкоголе. Водка (а еще лучше в смеси с пивом) милосердно смывала действительность в желанное забытье.

Как ушла Саша, Олег не помнил. Он просыпался рано утром, выпивал полбутылки водки и шел на работу. Вечером летел в ближайшую пивнушку, выпивал еще полбутылки. Сил оставалось только на то, чтобы на автопилоте дойти до дома и отрубиться.

Как-то он проснулся среди ночи от жуткого сушняка. Включил свет и понял – исчезли вещи жены, игрушки дочки. Он осмотрел квартиру и убедился: жены и дочери тоже больше нет. Саша даже не объяснила, куда уходит, где ее искать!

Прекратив накачивать себя спиртным, Олег выяснил страшную правду: Саша нашла себе кавалера из США и уехала к нему вместе с ребенком. Точный адрес супруги выяснить не удалось. И больше ни Сашу, ни Машку Олег не видел.

Впрочем, во всей этой истории был и один положительный момент.

Разыскивая жену, он столкнулся с тем, что у очень многих людей возникают аналогичные проблемы – поиск пропавших родственников, друзей. Решать такие задачи, пользуясь связями в прокуратуре и МВД, намного проще. Так Олег понял, куда он может уйти из прокуратуры, где все обсуждают его нестоящий член и где надо не ловить преступников, а отмазывать их от ответственности. Можно открыть частную детективную контору, и быть самому себе начальником, и заниматься тем, чем интересно, а чем неинтересно – не заниматься.

… – Когда я смогу его допросить?

– Понятия не имею. Кома – это то состояние, выход из которого прогнозировать невозможно. Но, может, для него и к лучшему, что он находится в таком состоянии. У него онкология, последняя стадия. Мы взяли биопсию, анализы плохие, прогнозы неутешительные.

Олег замотал головой:

– Нет! Нет, какая онкология?! Это же ошибка! Это все не может иметь ко мне никакого отношения!..

* * *

Чудовище начало поедать его изнутри как-то очень стремительно и яростно.

День начинался с обезболивающей капельницы, но ее хватало всего на пару часов. А потом боль снова принималась сверлить низ живота, и не было от нее никакого спасения.

– Пожалуйста, поставьте еще одну капельницу! – орал Олег, увидев медсестру. И начинал задыхаться от бессильной злобы. Люди не должны умирать вот так, больно и страшно! В конце концов, он многие годы честно платил налоги, немаленькие суммы, и имеет право на другую смерть, без этой сводящей с ума боли! Прекрасно понятно, что происходит; то же, что и везде, просто со своей спецификой: врачи и медсестры воруют морфины, перепродают их налево. А ему вводят дешевку, легкое обезболивающее с кодеином – такое только совсем недавно прекратили продавать без рецепта, так как наркоманы научились использовать его в своих целях. Не висело бы на нем уголовное дело – врачи как миленькие взяли бы деньги и облегчили его страдания. Но боятся, ведь к этому пациенту следователь каждый день приходит, мало ли что…

– Потерпите, слишком часто ставить капельницы нельзя, это приведет к остановке дыхания, – сочувственно объясняла медсестра.

Если бы у Олега были силы подняться с постели и придушить эту толстую сонную девку, он так бы и поступил.

Дыхание у него, видите ли, остановится! А ему нет никакой разницы, от чего умирать! В таком положении думаешь только об одном: скорее бы все закончилось! И, как ни парадоксально, до спазма в горле, до дрожи в руках, мучительно сильно хочется жить; и чтобы появилась надежда на исцеление; и чтобы знать – жизнь еще не кончается, впереди много дней, месяцев, лет; и в них будет еще калейдоскоп эмоций и чувств, и совсем не будет боли…

– Чем вы только занимаетесь, врачи! – кричал он, увидев людей в белых халатах. – Вот бы вас на мое место, когда ни операции, ни химии – просто подыхай, да еще и без обезболивания!

Иногда к его постели подходили и объясняли: заболевание обнаружено на последней стадии, пошли метастазы в кости; в этой ситуации операции и химиотерапия уже не помогут. Никто, кроме него самого, не виноват, что заболевание выявлено так поздно; надо было раньше забеспокоиться по поводу болезненных ощущений, а не изображать из себя терпеливого героя. Но все-таки его пребывание в больнице попытались сделать максимально комфортным: он находится в отдельной палате, не слышит криков других больных; к нему приставлена медсестра…

Но чаще они просто пробегали мимо – люди в белых халатах, ненадолго соприкасающиеся с болезнью, а потом снова предающиеся всем радостям жизни: еде, прогулкам, своим хобби…

В те редкие моменты, когда боль умолкала, Олег ловил себя на мысли, что он, как ни странно, в каком-то смысле стал счастливее, умирая на больничной койке.