в полицейскую форму. Мне протягивают красные корочки и настойчиво просят впустить – оказывается, у них ордер на обыск.

– Белла Аркадьевна, – пронзительный взгляд майора прожигает насквозь. – В каких отношениях вы находились с новой супругой вашего бывшего мужа?

Мужчина, представившийся майором полиции, по-хозяйски расположился за кухонным столом. Он уже выяснил, кто проживает в квартире.

– А почему это вас интересует? – отвечаю я вопросом на вопрос. – И что, вообще, позвольте спросить, происходит?

– Скажите, где вы содержите все моющие и чистящие средства? – прерывает нашу беседу один из полицейских.

– Здесь, под раковиной, – киваю головой в сторону мойки. – Еще есть в ванной, туалете и что-то, кажется, в кладовке.

Следующие несколько минут проходят в молчании, под шуршание полиэтиленового мешка, в котором исчезло все, что стояло под раковиной. Наконец, порывшись как следует, в мусорном ведре, полицейский ретируется из кухни.

Слышу, как хлопают и поскрипывают открываемые двери и интересуюсь:

– А что вы ищете?

– Вы не ответили на мой вопрос, Белла Аркадьевна, – мягко, но настойчиво возвращает меня майор к нашему разговору. – В каких отношениях вы были с....

– В плохих, – признаюсь я честно, и тут же торопливо добавляю,– но лишь до недавнего времени.

–Поясните, – он что-то быстро черкает ручкой на листке бумаги.

– Антон, мой бывший муж, и его жена, уже подыскали жилье и должны были съехать в ближайшее время. Все конфликты между нами были исчерпаны. Дело в том, что они ждали ребенка, – опускаю взгляд, будто в этом есть моя вина. – Но, Снежана потеряла, к сожалению, малыша.

– А ваша дочь. В каких отношениях она была с гражданкой Серебрянской?

Вздрагиваю. Только сейчас, в этот самый момент, я понимаю, что со Снежанкой мы носим одну фамилию.

– В прекрасных. Кира очень привязана к ней.

Майор продолжил писать протокол, а до меня начинает потихоньку доходить весь смысл происходящего.

–Скажите…, – вопрос застывает на моих губах. В кухне возник тот же самый мужик, что копался под раковиной:

–Мы закончили, – сообщил он начальнику.

–Отлично, – майор протягивает мне бумаги. – Распишитесь. Здесь и здесь.

Я ставлю подписи.

– Возможно, мы будем вынуждены вызвать вас в отделение, – полицейский сложил бумаги в папку. – Пожалуйста, пока, не выезжайте из города.

***

– Встать, суд идет!

Кажется, что эти слова, поменявшие всю мою жизнь, звучали буквально еще вчера. И совершенно не важно, что на скамье подсудимых, сейчас, не я. От этого совсем не легче.

Матвей чувствует мое состояние.

–Все нормально? – спрашивает он тихо, так, чтобы слышала только я одна.

–Да, – глубоко втягиваю носом воздух, потом медленно выдыхаю. – Да. Нормально.

Пару секунд он смотрит внимательно, убеждаясь в моих словах. Но сейчас же переключается на происходящее в зале суда. Это его работа.

Судья, монотонно, и с какой-то неохотой, зачитывает обвинения. Потом, обводит взглядом немногочисленных присутствующих и передает слово помощнику прокурора.

– Таким образом, потерпевшей была нанесена неизмеримая душевная травма. Подобную травму, иногда, не удаётся преодолеть в течение всей жизни. Следовательно, и наказание за подобное преступление будет справедливым тогда, когда оно будет соответствовать требованиям закона о справедливости.

Я смотрю на Киру. Ее голова опущена. И сердце мое разрывается от жалости к ней. Разве могла я подумать и даже представить, что она решится на такое – убить свою мачеху.

Снежана сидит рядом с обвинителем. Это она написала заявление о попытке покушения на свою драгоценную персону. В тот же день, как вышла из больницы.

Понимаю ее. Она потеряла ребенка, которого так ждала, но и Кира была ей не чужая. По крайней мере, сама Снежана делала все, чтобы так оно и было. И теперь эта женщина хочет, чтобы моя дочь понесла как можно более суровое наказание.

Матвей готовится к защите. Он не обещал мне ничего, хоть и приехал сразу, как только я позвонила.

– Мы можем надеяться лишь на то, что Кира несовершеннолетняя, – сказал он тогда. – Я постараюсь ускорить процесс, пока ей еще не исполнилось четырнадцать. Иначе…

Мне не нужно было говорить, что иначе ждет мою дочь и допустить этого я не могла. Но время играло не в нашу пользу. Следствие затянулось. И единственный, на кого я надеялась, кто мог сейчас помочь, был Матвей Золотов.

А обвинитель, будто читая мои мысли продолжает:

– В целях восстановления социальной справедливости, исправления осуждённых и предупреждения совершения ими новых преступлений, принимая во внимание фактические обстоятельства совершения подсудимой Кирой Антоновной Серебрянской покушения на убийство, как особо тяжкого преступления против личности, представляющего крайне высокую общественную опасность, ее исправление достижимо только путем назначения наказания в виде реального лишения свободы с ограничением свободы.

Боже мой! – я закрываю руками лицо. – Неужели Киру осудят? Что же ее ждет? Колония для малолетних?

Кира все отрицает. Говорит, что не знает, как в кружке с отваром календулы оказался отбеливатель. А мне не дает покоя одна мысль: почему Выдра выпила мой отвар из моей кружки. Она и сама, толком не может ответить на этот вопрос.

Последний месяц, Кира провела в Центре для несовершеннолетних преступников. Там она встретила и свое четырнадцатилетие. Видеться с ней разрешали только Матвею, ее адвокату. Но и ему она так и не призналась ни в чем, хотя, все улики против нее были неопровержимые. Дочь сильно похудела и осунулась и сейчас выглядела просто испуганным, несчастным ребенком, а не матерой преступницей, как пытались здесь показать обвинитель и потерпевшая.

– Яблоко от яблони недалеко падает, – чуть не кричит Выдра. – Мать убийца и дочь туда же. Я столько в нее вложила, а эта неблагодарная дрянь так мне отплатила! Убила моего ребенка! И я никогда не смогу больше иметь детей!

Все как будто в тумане: тягучем и нереальном. Такого, на самом деле, быть не должно. Но нет, это не сон. Теперь мне дают слово. Правильно, ведь я мать и свидетель защиты. Встаю и начинаю говорить. О том, как когда-то взяла на себя чужое преступление, как чуть не потеряла свою дочь, потому, что мой бывший муж решил забыть обо мне и женился на другой. Как они, эти двое, лишили общения меня с Кирой, как настраивали девочку против меня.

Антон здесь. Сидит, не поднимая головы и молчит. Ему тоже нужно будет что-то говорить, и я ему не завидую.

Судья смотрит сочувственно. Кажется, она все понимает, и я молюсь про себя, чтобы наказание Кире было как можно менее суровым. И пусть хоть кто-то осудит меня!

Обвинение берет последнее слово:

– Серебрянскую Киру Антоновну предлагаю признать виновной в совершении преступления, предусмотренного, – помощник прокурора, не отрывая взгляда от своих записей,