Чувствуя, как отпущенное ему время стремительно сокращается, Манштейн попытался с максимальной пользой использовать авиацию VIII корпуса. Стремясь плотнее затянуть блокадную петлю на горле Севастополя, он потребовал от Рихтгофена увеличить число самолетов в воздухе. Вместо привычных двух-трех пар истребителей, патрулирующих морские подступы к крепости, в воздух было поднято десять-двенадцать машин. Вместе с этим было вдвое увеличено число бомбардировщиков, готовых в любой момент вылететь на перехват и уничтожение идущих к Севастополю кораблей.

Также, по личной просьбе командующего, летчики усилили свои удары по аэродромам противника, в особенности по аэродрому, расположенному на мысе Херсонес. Там, по данным разведки и показаниям перебежчиков, находились так надоевшие Манштейну самолеты У-2. Лучшему уму германской военной мысли надоело получать мелкие, но болезненные уколы для своего самолюбия, и он решил решить эту проблему кардинально.

– Хорошо, я согласен увеличить награду за каждый сбитый ночной бомбардировщик противника до двух тысяч марок, плюс недельный отпуск домой, – приказал Манштейн полковнику Буссе во время составления очередного приказа по армии. – И это независимо от того, будет он уничтожен огнем с земли или в воздухе самолетами, главное, чтобы их уничтожили. Если же ударами с воздуха эти аэропланы будут уничтожены на земле, то отличившийся пилот, кроме всего указанного, немедленно получит Железный крест первого класса.

Желание получить высокую награду из рук командующего, деньги и недельный отпуск сильно подстегнуло молодых пилотов к действию. По нескольку раз в день они атаковали аэродром, но каждый раз добиться желаемого результата им мешали прикрывающие его зенитки. Особенно мешала работать германским асам зенитная батарея, получившая у севастопольцев название «Не тронь меня». Установленная прямо в море на затопленном отсеке недостроенного корабля вблизи мыса, она надежно перекрывала доступ как с воздуха, так и со стороны моря. Раздосадованные пилоты, следуя давней германской традиции, торжественно давали так называемые «обеты крови», но дело не двигалось с места. Ангары остались в целости и сохранности, как и находившиеся в них кровожадные «валькирии».

Примерно такое же поветрие «клятвы на крови» охватило солдат и офицеров 25-й дивизии, чьи соединения штурмовали в этот день форты. Правда, в отличие от своих предков, жертвовавших ради победы частью своей плоти, саксонцы и баварцы ограничивались лишь ритуальными порезами на руках и громкими словами, но делали это рьяно и истово.

Напоенные решимостью отомстить за недавно погибших товарищей и двойной порцией шнапса, солдаты 30-го полка дружно бросились на штурм укреплений форта «Максим Горький», до высоких башен которого было рукой подать.

– Вперед, вперед! Сегодня мы свернем эту чертову голову, – подбадривал солдат своей роты капитан Ходим, и они уверенно бежали в атаку. Первыми двигались нагруженные взрывчаткой саперы, которым предстояло подорвать часть оборонительного вала форта и открыть дорогу пехотинцам. Ловко пробираясь между многочисленными воронками, они достигли косогора и, несмотря на яростный огонь защитников батареи, стали взбираться вверх. Им оставалось совсем чуть-чуть, чтобы добраться до нужной точки и заложить заряд, когда прогремел страшной силы взрыв. Наткнулись ли они на мину, заложенную коварными русскими на их пути, или шальная пуля попала в находившийся у них заряд, так и осталось тайной. В одно мгновение шесть героев-саперов отправились в Валгаллу пировать в светлых чертогах Одина, но этим потери славных тевтонов не ограничились.

Строя свои укрепления, хитрые азиаты создали массу подлых ловушек, в которую попал взвод лейтенанта Шомбле. Укрывшись в небольшой низине, они чувствовали себя в относительной безопасности от вражеских пуль, но не смогли уберечься от лавины камней, щебня и песка, что обрушилась на них после взрыва. Все это произошло так стремительно и неожиданно, что двадцать три солдата, угодившие под этот смертельный обвал, так ничего и не поняли. Напрасно оставшиеся в живых шестеро солдат и командир пытались спасти своих товарищей, принявшись голыми руками разгребать этот ужасный завал. Все, кого они смогли извлечь, не подавали признаков жизни, а о судьбе тех, кто находился в самом низу, можно было только с содроганием догадываться. Когда пришло осознание бессмысленности своих действий, у солдат случился шок. От горя, что свалилось на их головы, они принялись кататься по земле и громко кричать. Некоторые бились о неё головами, другие в кровь расцарапывали себе лица, а лейтенант Шомбле, не в силах пережить случившееся, застрелился. Его примеру хотел последовать и командир роты капитан Ходим, но унтер-офицер Фитц сумел удержать его от такого поступка.

Стоит ли говорить, что атака на форт «Максим Горький» в этот день не удалась, равно как и на все другие укрепления противника. Уж слишком много оказалось мин на пути наступающей пехоты, неподавленных огневых точек и гаубичных батарей, чей огонь серьезно опустошил ряды немецкой пехоты, потерявшей только ранеными свыше шестисот человек.

В этот день генерал Манштейн мог с чистой совестью сказать себе те же слова о плохом вскрытии оборонительных рубежей противника, которые несколькими днями ранее он сказал Фреттер-Пико. Но, естественно, командующий об этом скромно промолчал и с удвоенной энергией стал разрабатывать план новой атаки.

Вопреки ожиданиям успешное отражение атаки противника не принесло большой радости в штабе обороны Севастополя. Вместо этого произошел серьезный разлад между генералом Петровым и командующим войсками фронта. Генерал Рокоссовский совершенно не разделял мажорного настроения командующего СОР, и причиной этого были не расход снарядов и многочисленные потери гарнизона от огня противника с земли и воздуха. Два генерала разошлись во взглядах на тактику и стратегию защиты крепости.

– Если вы считаете, что, отбившись сегодня от Манштейна, заставите его отойти от стен Севастополя, как это было в декабре месяце, то вы глубоко ошибаетесь, Иван Ефимович. Вся тактика противника говорит о том, что на этот раз Манштейн будет биться до конца. Не надо надеяться, что, измотав его войска на первой линии обороны, мы сможем сбить его наступательный темп. Наш противник подобен бульдогу и просто так не разожмет свои зубы.

– Никто так не считает, Константин Константинович, – начал оправдываться Петров, но Рокоссовский его опередил:

– Но продолжаете отказываться от активных боевых действий, аргументируя это нехваткой снарядов и людей. Не так ли?

– А разве нет? – вопросом на вопрос ответил командующему генерал. – Сегодня немцы потопили сейнер и сторожевик, везшие нам боеприпасы, и сбили один из транспортных самолетов, а что будет завтра, неизвестно. Может дойти до того, что пополнения и боеприпасы нам будут отправлять подлодками!

– Вопрос не в разумной экономии людей и средств, а в их правильном использовании. Если руководствоваться только тем, что отбили атаку и хорошо, сидим, ждем другой, то этот путь неизменно приведет к поражению.

– Почему? Чем он плох и опасен? Временной пассивностью, но, извините, у нас нет сил и средств для разгрома противника и снятия блокады с крепости, – не согласился с Рокоссовским Петров.