Всю ночь между стоящими на якорях кораблями и фрегатами союзников ходили дозорные шлюпки. Отовсюду слышались окрики часовых.

– Кто гребет? – кричали наши. – Пароль?

– Москва! – отвечали французы. – Отзыв?

– Орлеан!

Эта безумная ночь навсегда останется в памяти всех, кто находился на кораблях союзной эскадры. Кострами горели у берега турецкие и египетские суда, которые по приказу Ибрагим-паши подпаливали сами команды во избежание пленения.

И снова воспоминания участника тех славных событий: «Гул от взрывов, следовавших один за другим беспрестанно, начинал наводить тоску, а постоянная опасность от брандеров и пожара заставляла нас с нетерпением ожидать рассвета. Наконец в 6 часов взошло солнце и ярко осветило малые остатки неприятельского флота и еще догорающие суда его…»

Среди массы догорающих днищ на фоне скалистого берега хорошо выделялась пара уцелевших фрегатов и несколько десятков бригов да мелких каботажных судов, которые союзники преднамеренно не тронули.

Из письма П.С. Нахимова: «…Ночь была ужаснее самого сражения. В беспрестанном ожидании новых нападений всю ночь стояли у пушек, беспрерывно видели горящие и взрывающиеся на воздух суда так близко, что стоявшие наверху чувствовали довольно сильный жар…»

С первыми лучами солнца с якоря снялся фрегат «Дартмут» и направился к «Азии» Кодрингтона. Капитан Филлоус в знак победы расцветил свое судно разноцветными флагами. Проходящий мимо фрегат приветствовали радостно.

Встретив у трапа Филлоуса, британский вице-адмирал обнял его:

– Милый Энрю, вот пакет, доставь его туркам!

– Будет исполнено, сэр! – приподнял шляпу фрегатский капитан.

В засургученном пакете содержалось приглашение на переговоры. Подняв паруса, «Дартмут» направился к стоявшему под берегом уцелевшему корвету под адмиральским флагом. На мачте фрегата развевался белый переговорный флаг; орудийные порты, памятуя, однако, о вчерашнем дне, были открыты.

– Смотрите! Смотрите! – разнеслось внезапно по всем союзным эскадрам. – Это невозможно! Что они делают?

Не опомнившиеся еще до конца от недавнего побоища и увидев непонятный маневр британского судна, турки совсем потеряли голову. То там, то здесь по всей бухте вспыхивали костры новых пожаров – это воины султана в панике бросились сами поджигать уцелевшие суда.

Предохраняясь от разлетающихся головешек, союзные адмиралы тут же оттянули свои корабли к середине наваринской чаши.

Тем временем «Дартмут», приняв на борт Таир-пашу, уже спешил в обратный путь к «Азии». Турецкий командующий был подавлен. Исподволь он было пытался посмотреть разрушения фрегата, но предусмотрительный Филлоус лишил его и этого маленького удовольствия.

– Напрасно высматриваете, все наши ядра летели мимо! – добил он морально и без того удрученного пашу, небрежно бросив фразу через переводчика.

И хотя сказанное было беспардонной ложью и опытный Таир-паша это, конечно же, прекрасно понимал, но после этих слов он совсем опустил голову.

В адмиральском салоне «Азии» Таир-пашу встречали уже, собравшись, все трое: Кодрингтон, Гейден и де Реньи. Все были в настроении приподнятом, гордые учиненным ими разгромом. На турецкого командующего по этой причине победители смотрели снисходительно и несколько свысока, как всегда смотрят победители на побежденных.

– Мы считаем себя удовлетворенными за дерзость ваших выстрелов! – объявил Таир-паше Кодрингтон. – А потому отныне намерены поступать с вами, как с державой дружественной, при условии, что вы не дадите иного повода!

Турок молча разглядывал носки своих туфель. Еще вчера он никогда не позволил бы говорить с собой подобным тоном, но теперь все было иначе, и изменить что-либо было уже, увы, невозможно…

Гейден, холено-улыбчивый, весь в пушистых бакенбардах, отставил в сторону сигару:

– Ежели же со стороны вашей будет хотя бы одно ядро, то действо это будет объявлением настоящей войны!

Таир-паша наконец поднял глаза, обвел всех ненавидящим взором:

– За суда, состоящие под моим началом, я ручаюсь головой, но над крепостями наваринскими я не властен!

– Этого и не требуется! – мазнул рукой Кодрингтон. – Поставьте лишь в известность Ибрагим-пашу, доложен же он хоть чему-нибудь научиться за вчерашний день!

Убывающего турецкого командующего никто не провожал. Униженный, он вновь перебрался на «Дартмут» и убыл восвояси. В салоне «Азии» меж тем вестовые, торопясь, накрывали стол. В серебряном ведерке холодело шампанское, ниспадали с ваз тяжелые виноградные гроздья. Де Реньи, раскатав бутылку, лихим ударом выбил пробку.

– Господа, – поднял первый фужер Кодрингтон. – За победу!

– За победу! – сдвинули разом звенящий хрусталь Гейден с де Реньи. – Прозит!

Кодрингтон, подойдя к Гейдену, протянул ему руку:

– Совместным сражением с вами я буду гордиться, как лучшим событием всей жизни!

Де Реньи расплылся в улыбке:

– Забудем, господин адмирал, все наши былые недоразумения. Я искренне восхищен, с каким хладнокровием вы вводили в бой свои корабли!

– Благодарю! – растрогался Гейден. – И второй тост предлагаю за наши доблестные команды, которым мы обязаны нашей общей победой!

– Прозит! Прозит! Прозит!

* * *

Из воспоминаний Л.П. Гейдена: «После сражения все наши заботы были обращены на раненых; мертвых бросали в море, но служителям не можно было дать отдохновения, потому что надлежало быть готовыми к защищению от действия брандеров… надлежало исправить повреждения…»

На союзной эскадре к тому времени уже вовсю визжали пилы да стучали топоры. Команды исправляли многочисленные повреждения. Работы хватало… На «Генуе» и «Азии» были перебиты бизань-мачты и полетели все реи, зияла дырами стоявшая рядом «Сирена». Не лучше было и на российских судах. Более ж иных здесь потерпел флагманский «Азов». Разбитые мачты, обрывки такелажа и полторы сотни пробоин – вот цена победы этого героического корабля. Из письма П.С. Нахимова: «Корабли наши много потерпели, в особенности наш. Нам надобны все новые мачты, стеньги, нижние реи, надобно переменить многие перебитые бимсы, кницы, заделать пробоины… Надобно почти весь новый стоячий такелаж, многие нижние ванты и штаги перебиты даже в нескольких местах…» Немногим менее пострадали «Гангут» и «Иезекиль».

В людях наши потери были: убитых 59, да 139 раненых. Более всего, за половину, побито было все на том же «Азове». Англичане потеряли в пекле боя 75 убитыми и две сотни ранеными. Французы заплатили сорока тремя погибшими и ста тридцатью изувеченными. К счастью для союзников, турки и египтяне стреляли большей частью в такелаж, а не в борт и по палубам, так как в этом случае потери в людях были бы намного больше.