КЛФ слыл образованием природным, в том смысле, что возник стихийно. Давным-давно, once upon a time, во времена, когда пресловутая улитка братьев АВС еще и не думала ползти вверх по склону Фудзи. Без вмешательства вышних сил, государственных, профсоюзных или союзописательских. Клуб изначально как бы не запрещали, но и не разрешали, присматривали, конечно, так, в полглаза, чуть пристальнее разве, чем за собирателями антикварных спичечных коробков, и уж конечно, не столь строго, как за подпольными самиздатовскими перепечатками. Ну, есть и есть! Что мы, пальцем деланные или лаптем щи хлебаем! Не хуже Азимовых и Кларков имеются у нас – свои поганые, как говорили в старину отдельные славянские православные племена о соседних, погрязших в язычестве печенегах. Тоже вот Гансовский, или школа Ефремова, даже «Альтиста Данилова» напечатали и даже, что удивительно, кое-где похвалили. Хотя феерические творения Владимира Орлова, на трепетный взгляд Леонтия, к самому КЛФ отношение иметь могли лишь косвенное. Это скорее уж параллель с Булгаковым, если не напрямую с фаусто-мефистофельскими мотивами, тут явление в литературе уникальное, особняком стоящее.

…Вот здесь, в нарушение всех мыслимых правил текстового построения и традиций литературного созидательного процесса, откровенно начихав на последние, вступит сам автор. С заглавной буквы «А» или с прописной «я», не суть. С исповедью или с проповедью, не суть тоже, но… с тем, что он, автор необходимо для себя и далеко небесполезно для читателей хочет и должен сказать. О чуде-чудном. О диве-дивном. О явлении, прошедшем мимо, без злого умысла или с оным со стороны некоторых завидующих и поныне, но мимо многих, к горчайшему сожалению моему. Мимо – Владимира Викторовича Орлова: кому не знакомо это имя, и тем более, не читано и не видано вышедшее из-под пера Его, бойтесь! Вы потеряли, может быть, неизведанную соль земли и тропинку к тому сокрытому смыслу жизни, который безуспешно искали. Ибо человек этот возник, или воплотился, где-то далеко среди звезд, между никчемными и скучными «урви-сожри-подвинься!» и прочими загребущими повседневностями, в своей собственной абсолютной реальности, цена которой есть Вселенная. Теперь Он уж умер. Теперь нет Его. И я могу смело говорить и писать о Нем – никакой своекорыстный болван не упрекнет в нарочитости умышленного рекламного лизоблюдства, потому – Ему от моих слов ни холодно теперь и не жарко. Нет пророка в отчестве своем. Нет современного нам классика, и не почитаем мы Его таковым, пока…. Пока не будет истоптана в достаточной мере равнодушными Его могила, пока не будет оплевана она от всей низости души третьесортными бумагомараками – подумаешь, тоже мне, писатель! Не Гоголь же! – кто изрекает такое, оплевал бы и Гоголя, доведись в одно время с ним. А ведь жил Он рядом, все это время – жил, с нами – живой родник сотворенного слова, никогда так не думавший о себе, потому как, пребывал Он на небе и на земле – одновременно. И не гордился. Не просил для себя ничего – ни подхалимских премий, ни вырванных с кровью тиражей, ни покровительства сильных властью людей. И совершал дивные чудеса. И рассказывал о них всем, держащим уши и глаза открытыми, на волшебном языке, не имеющем ничего общего ни с одним природным человеческим, из беспредельного Ничто возникшим, зато умеющим околдовывать и чаровать. Так что – я не дам вам забыть. Не позволю. Когда-нибудь Он обязательно вернется, это будет вечное возвращение присматривающего за нами хранителя-гения, возвращение того, кто не может просто взять и сгинуть или навек пропасть. А в Москве, на улицах и площадях будут стоять: демон-альтист и рядом присмиревший синий бык – у Большого театра, скромный аптекарь возле старого клена – на улице Цандера, озорной Шеврикука с Чашей-Братиной в руке – в Китай-городе. Обязательно они встанут. Плохо, если иначе. Не все, конечно, в нашей воле, но многое, хотя бы и я сделаю, что смогу, обращаясь мыслью и словом снова и снова к Нему, кого я всегда почитать буду за учителя моего. За Колумба того мира, который лежит между всеми иными мирами, и куда нет доступа никому, кроме разве эпикуровых богов…

А КЛФ! КЛФ был КЛФ. И остался. Своевременно плавно перетек в интернет, оброс бородой, забурел, но главное, не растерял себя по ухабам, пребывал и поныне клубом именно любителей фантастики, а где как не там! И сайентологи вышли из фантастов, и карго-культ имеет в основании некую научно-фантастическую подоплеку, пусть и не просматриваемую сразу.

Правда, из глубин интуитивного подсознательного ориентирования к Леонтию сигнально всплывало – не туда он путь держит, ох, не туда! Но с чего-то надо же начинать! Вдруг ниточка и протянется. Клуб – сообщество, политизированное мало, а вот с точки зрения науки, религии и человека вопросы ставит нешуточные. Вопросы те, если не пророческий знак, хотя бы, путеводно подскажут в каком направлении далее брести. Какие ныне мыслительные тенденции в моде? Какие словечки, быть может, войдут в употребление? Какие идеи пока еще только витают в виртуальном воздухе? Прямая дорога не всегда самая кратчайшая, а лучшая… лучшая та, которую знаешь, хоть бы и через бурелом. Джедая, к примеру, Леонтий знал. И уважал за житейскую стойкость. А также – за некоторую бредовость в поведении. Это ж надо! С китайским обоюдоострым мечом «цзянь» за спиной – все, как положено в кассовых кинолентах, витиеватая чеканка с драконом и цветистая кисточка на рукояти, – хорошо еще, нарочно не заточенным, разгуливать по городу Москве! Дескать, спешно с тренировки, в лесном массиве на реке Сетунь, где собираются как раз ему подобные любители боевых искусств. Леонтий самолично был тому свидетелем, не с чужих слов, назначил как-то раз деловое свидание в «Шоколаднице» неподалеку, на Ленинском, Николя так и пришел, с холодным оружием, ничем не прикрытым, поставил небрежно возле батареи – перепуганные официантки, что закономерно, вызвали полицейский патруль. Правда, неприятностей никаких не вышло, сами блюстители, оба молодые парни, рок-радиостанцию частенько слушали, Безобразова узнали, по голосу, ну и документы, конечно, факт принадлежности подтвердили. Дурищи, чего пристали к творческому человеку, сидит и сидит, он же не скачет с саблей наголо! Да и меч тот тупой, им даже батон докторской колбасы, того-этого… не разрубить! Ушли, пожелав приятного аппетита и профессиональных успехов. Но инцидент-то был. Судя по тогдашней реакции Николя, далеко не первый, надо думать – не последний. Вот от этого-то меча и пошло – Джедай, да, Джедай. А вовсе не потому, что диск-жокей. Он и прическу престранную носил – выбривал ровно переднюю часть головы, а сзади ослиным хвостом свешивалась короткая косица. Леонтий пробовал как-то втолковать – ношение китайцем косицы есть знак подчинительной капитуляции перед захватчиками из маньчжурской династии, но, похоже, Николя, пропустил его замечание мимо ушей, косица явно нравилась ему, сама по себе – так какая, в горелый пень, разница! И Николя-Джедай продолжал разгуливать по московским просторам с сомнительным в статусе плетеным сооружением на голове, которое становилось год от года все удивительнее в длину и роскошнее в толщину. Видно, не без тщательного салонного ухода – подозревал о том Леонтий. Но ныне, вспомнив о Джедае, он принялся размышлять совсем об ином.

Н-да. Хорошо бы еще прояснить, по какой острой нужде Пальмире и Филону сдались эти религиозные течения? Установить конечную цель, так сказать. Когда наперед знаешь «зачем», куда легче понять «где» и «как»? Но на этот счет Леонтия не просветили, перевели разговор, мягко перевели. На абстрактный ученый интерес. Может, испытание на прочность. Может, тест на сообразительность. Нет, чего-то пришельцы не договаривали. Определенно! Что же, придется ему плутать наобум, одним словом – ежик в тумане. Мультипликационный персонаж, кстати, положительный. Пока Леонтий оценивал себя и свое положение, отмеренная порция похождений Маши и Медведя на диске закончилась. Калерия стала не грубо, но решительно выпроваживать его вон. Что же, покормила и на том спасибо… спасибо этому дому, пойдем к другому. То есть, к себе домой. Он так на сегодня решил – Джедай и до завтра подождет, легко! Тут еще обмозговать надо, как и что лучше спросить. Ну, пора и честь знать! Леонтий откланялся.