– Ну, думаю, для того чтобы текст передавал всю полноту видения, нужно мастерство. Тренируйся, – философски заметил Марк.

– Я не могу. Просто заберите это. Я устал, – опустил голову Халик.

– Правильно ли я понял, что ты просишь меня забрать дар, за который иные продали бы душу? – удивился Кауфман.

– Да. Чтобы стать нормальным.

– Нормальным как кто?

– Как мой отец. Или дед, да и прадед. Все мужчины в моей семье были военными. Настоящие мужчины, надежные, – с какой-то завистливой гордостью сказал Халик.

– Я не знаю твоего отца и деда, но твой прадед был самым паршивым и недисциплинированным военным в мире. И не держал слово. Да он даже не здоровался при встрече! Вечно себе на уме. Это был ужасный человек с невыносимым характером! Ты вообще в курсе, что он семь раз женился? Это был настоящий говнюк! – Марк даже закашлялся.

– Вы его с кем-то путаете, – уверенно сказал Халик.

– Это ты его с кем-то путаешь. За всю мою долгую жизнь я таких говнюков, как Муса, не встречал.

– А прадед говорил, что вы дружили, – недоверчиво заметил Халик.

– Дружили, – согласился Кауфман. – Твоего прадеда все любили. Большой удачей были вечера у костра, когда он рассказывал истории или пел. Но кем он точно не был, так это мужчиной, на чьих плечах держится небо. Он и сам-то на ногах держался едва-едва. Вечно пьяный. Но теперь я, пожалуй, понимаю почему.

– Может быть, – пожал плечами Халик. – Так вы мне поможете?

– Неужели ты готов отказаться от дара только потому, что не хватает смелости жить с ним? – разочарованно покачал головой Марк.

– Заберите его, – опустив глаза, попросил Халик.

– Твое дело, – вздохнул Кауфман и встал из-за прилавка. Пошел к стеллажам. Долго там чем-то гремел и наконец вернулся со шкатулкой.

Марк положил ее на прилавок и раскрыл. Внутри оказался изогнутый нож.

– Что с этим делать? – спросил Халик.

– Порежь руку и позволь крови течь. Вместе с ней тебя покинут и видения. Совсем не исчезнут, но чем больше вытечет крови, тем менее заметными они будут.

Халик внимательно смотрел на бритвенно-острое лезвие.

– Что бы вы сделали на моем месте? – спросил он Кауфмана.

– Не знаю. Но точно бы не отказался от такого дара. У меня бы хватило смелости и упорства, чтобы его использовать.

Халик задумчиво посмотрел на Марка и покачал головой.

– Вам так кажется. Сколько с меня?

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Марк посмотрел на надпись. Ватикан.

В лавку вошел мужчина в джинсах, куртке, надвинутой на глаза кепке и очках. Что странно, посетитель сразу двинулся к стойке.

Кауфман хмыкнул и постарался внимательнее рассмотреть лицо гостя. По крайней мере, те его части, которые не скрывали очки и кепка.

– Добрый день, синьор Кауфман.

– Тровато? – узнав посетителя по голосу, спросил Марк. – Кажется, нынешнее стремление церкви к либеральности перешло какую-то критически важную черту разумности.

– О, вы про одежду. Я тут как частное лицо, ничего официального, – отмахнулся кардинал, снимая очки.

– И как, есть разница между кепкой и дзукетто? – усмехнулся Кауфман.

– Ну, если честно, то на содержимое головы ни то, ни другое особо не влияет, – пожал плечами Тровато. – Как говорил один из понтификов, я могу дать вам шапку, но не могу дать голову.

– Умный, видимо, был человек. Обладающий исключительной тонкостью и интеллектом, – прыснул Марк.

– Не надо яда, действительно был умный человек.

– Итак, частное лицо, что же вас привело в мою лавку? – разводя руками, спросил Кауфман.

– Как бы сказать… – замялся кардинал, машинально взяв с прилавка красный кубик.

– Как говорил один совсем не понтифик – говорите ртом.

– Что за ужасные шутки, – поморщился Тровато. – Ситуация весьма деликатная. Мне нужно что-то, что внушило бы некоторым людям любовь к моей скромной персоне.

– Какого рода любовь? – уточнил Кауфман, внимательно наблюдая, как гость поигрывает кубиком.

– Не романтического свойства, скорее уважение и почтение, – пояснил кардинал.

– И зачем же и без того весьма уважаемому человеку такие глупости? – хмыкнул Марк.

Тровато помолчал, будто бы раздумывая, стоит ли отвечать на этот вопрос, потом сказал:

– Я бы не хотел углубляться в детали. Это создаст массу ненужных сложностей.

– А я бы не хотел, чтобы ненужные сложности возникли после того, как я вам помогу. Что будем делать?

– Ладно, – легко согласился Тровато. – Мне нужно, чтобы на конклаве выбрали меня.

– Звучит недостойно, – заметил Марк.

– Поверьте, альтернатива хуже. Нынешний фаворит очень консервативен или даже ортодоксален, думаю, что нас ждет масса достаточно резких выступлений в адрес контрацепции, абортов и прочих вечно больных тем. – Кардинал устало вздохнул и развел руками, как бы призывая понять его.

– И что?

– Церковь и так переживает не лучшие времена, такие меры только усугубят ситуацию, – пояснил кардинал.

– Попробуйте открыть казино, если вам так нужна любовь толпы, – посоветовал Кауфман. Возможно, даже серьезно.

– Не перегибайте. Такого не будет никогда, но и прежней церковь оставаться не может. Очевидно, что время Крестовых походов прошло, хоть и не всем это понятно.

– Интересно у вас там. А на молитвы время остается? – поинтересовался Марк.

– Иногда, – сухо ответил Тровато.

Кауфман задумчиво покрутил карандаш в руке, посмотрел на кардинала. Тот спокойно встретил его взгляд.

– Я не хочу иметь к этому никакого отношения, – наконец решил он.

– Почему?

– Я, конечно, не разбираюсь в ваших церковных политических хитросплетениях, но одно мне понятно точно – в роли понтифика я вас не вижу.

– Я не прошу видеть меня в какой бы то ни было роли. Я прошу мне помочь, – заметил Тровато.

– А я говорю, что не хочу иметь к этому отношения, – повторил Марк. – И даже объяснил почему.

– То есть вы мне не поможете?

– А вы мне? – спросил вдруг Марк.

– Чем я могу помочь? – не понял кардинал.

– Например, вы можете не тупить. Я третий раз говорю – нет.

– Жаль, – не обиделся на резкость Тровато. – В любом случае всего доброго.

– И вам.

Кардинал положил кубик на место, собрался было уйти, но вдруг сказал: