проговорил Вольский, откидываясь на топчане после сытного ужина. — Я следующей весной точно сюда приду! Эдак если исхитриться можно не только срок скостить, но и состояние заработать — как вольный старатель! И какой ерундой я занимался до этого… Вот оно, богатство — под ногами, только руки приложи…

Кир Кирыч даже храпеть перестал от удивления. Он открыл сначала один глаз, потом второй. Приподнялся и спросил:

— Это ансамблейщик говорит, что лучше работать, чем мятежничать? Аль рак свистел где, не слышали? А может неведомое что в тайге померло? — хихикнул и, повернувшись на бок, пробурчал: — Земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет!..

Не простой дед, похоже. Притворяется простачком, а сам…

День шел за днем, и количество золотого песка в жестяной банке из-под ветчины неуклонно росло. Явно портилась погода и тьма стремительно отвоевывала себе час за часом у светлого времени суток. Однажды за работой я спросил у Кир Кирыча:

— Деда, а скажи, что ты там о могилах говорил? Какие такие могилы?

— А зачем они тебе, внучок? — недобро прищурился старик.

— Я видишь ли, офицер. И есть у меня думка, что в этих местах родня моя загинула, милостью уполномоченных в синих мундирах. И очень мне бы хотелось хоть крест какой поставить, чтобы память их почтить.

— Не того ты полета птица, чтобы тут твои близкие лежали! — крутанул головой Кир Кирыч, а потом умиротворяюще развел руками: — Нет, нет, Царствие им небесное и вечный покой — хорошие люди должно быть были, и мученическую смерть приняли, но… Тут такие лежат, что и сказать страшно!.. А могилки я им справил, справил… Все, кроме одной!

Мне показалось, что в глазах старика мелькнуло безумие.

* * *

Как оно обычно бывает — сначала долгие дни ничего не меняется, а потом в считанные часы всё идёт к черту.

— Волки! — заорал Лазаревич и метнулся к избушке за копьем.

Старик уже снимал со стены самострел, я побежал к поленнице — за смолистой лучиной. Хищники боятся огня. Вольский и Эдик бежали к нам от плотины, а волки входили в долину шеренгой — один за одним. Такое поведение было для хищников нехарактерно — они в общем-то предпочитали обходить людей стороной.

Вспомнился револьвер, но раскапывать ящик было поздно — звери были близко. Я сунул лучину в костер, давая разгореться, и взялся за острогу, какой старик бил крупную рыбу в местных речушках.

Вольский и Эдик были уже здесь, вооружаясь чем Бог послал — топором и лопатой. Хищники кружили вокруг избушки, сужая радиус витков.

Первый зверь кинулся на нас мощным прыжком, и Кир Кирыч разрядил в него самострел — прямо в грудь. С хрипом волк покатился по земле. Тут же кинулись еще двое — я принялся швыряться горящими головнями, стараясь отогнать хищников — и это сработало. Послышался визг и поскуливание — огня они боялись, да и паленой шерстью запахло — выходит, попал!

Вдруг сзади кто-то вскрикнул и послышалась возня рычание. Они обошли сзади! Пришлось хвататься за острогу и вступать в рукопашную схватку. По земле катался Кир Кирыч и матерый волчище, схватившись не на жизнь а на смерть. Вольский размахивал топором, не давая подступиться к себе хищнику поменьше, Лазаревич выплясывал с копьем, желая помочь старику, но боясь задеть его ненароком.

А где чертов Эдик? Думать было некогда — мы с Лазаревичем переглянулись и одновременно навалились на волка, который терзал старика. Мы подняли его на копья и швырнули прочь — подыхать. С распоротым брюхом и кишками наружу даже лесной зверь не выживет…

Похоже, это был вожак, потому что стая вдруг отступила и покинула долину под аккомпанемент жуткого воя.

Вольский схватил самострел Кир Кирыча, быстро натянул тетиву и выстрелил вслед ретирующимся хищникам — полный страдания визг свидетельствовал о том, что его месть удалась.

— Скорей, тащите его внутрь! — старику явно было худо.

Кожух защитил его тело, но на голове был глубокие следы от когтей — волк чуть не снял ему скальп! Да и правая нога выглядела скверно — икра была разорвана клыками.

И я, и Вольский имели некоторое представление о полевой медицине, потому сумели обработать раны и наложить повязки. Но крови Кир Кирыч потерял много, и что делать дальше — мы не представляли. Еще и Эдик куда-то запропастился.

— Пойду поищу этого… — сказал Лазаревич. — Как бы с ним чего не случилось!

И вышел наружу, прихватив копье.

Вольский посидел еще немного в избе, а потом сказал:

— Нужно перекрыть желоб, пока совсем не стемнело. А то смоет всё к чертовой матери… — и тоже вышел.

Я остался наедине с Кир Кирычем. Старик дышал тяжело, зрачки под закрытыми веками шевелились. Я подошел ближе, чтобы попробовать дать ему напиться, как вдруг он задергался и забормотал:

— Могилка-то! Могилка пустая! Три — полные, одна пустая… Не попустил Господь стране сиротой остаться, уберег наследника, из-под земли достал… Три ангела небесных мученическую смерть приняли, три девицы-красавицы, а он, сокол наш… И-и-и-и! — старик открыл глаза и бешено вращая глазами вдруг поднялся на топчане и схватил меня за грудки. — Поручик! Поручик, твоё благородие, твою растакую мать! Он живой, живой, вылез из-под земли и ушел пещерами! Не верь никому, живой сокол ясный, я все могилы сам раскапывал — неглубокие они, едва присыпаны. Принцессы лежат аки ангелы небесные нетленны и прекрасны, а его — нет! И земля рыхлая! Не веришь мне — сам убедись, у лагеря, где скала белая и кедры растут- там я и кресты поставил, и написал всё как положено!

Кир Кирыч жутко всхрапнул и вдруг обмяк прямо у меня на руках. Я видел достаточно трупов за эти годы, чтобы не сомневаться — старик умер. Нужно было сообщить об этом другим, и я, застегнувшись, вышел на улицу. От желоба доносились какие-то странные звуки:

— Пусти, пусти я тебе говорю! — кричал Лазаревич. — И положь, положь на место!

Я с самыми дурными предчувствиями метнулся к тому месту, где хранились динамитные шашки и револьвер — и обмер. Земля была раскопана. В ответ на мои мысли раздался первый выстрел, затем второй, и голос Вольского:

— Ах ты скотина малолетняя! А ну брось на землю, или я тебе его сейчас знаешь куда засуну?

Я бежал к желобу со всех ног, но успел только к самой развязке.

На залитых кровью камнях лежал Лазаревич, не выпуская из рук копье. Эдик стоял над ним, сжимая в одной руке револьвер, а в другой — жестяной