Кризис, внутренние поиски, отчаяние, тупики — все это у меня бывает часто. Вот и сейчас — кризис. Это всегда связано с переосмыслением чего-то. Ведь как возникает тупик? Ты делаешь что-то одно, пишешь сценарий, снимаешь фильм — и в результате исчерпываешь все свои ресурсы. Это не только душевные ресурсы, это все на свете: темы, стилистические и пластические ходы, техники рассказа, которые ты использовал, когда писал сценарий или снимал фильм. И вот сценарий написан, фильм снят, тебе нужно идти дальше, а у тебя тупик. Усталость, туман впереди, ты не чувствуешь жизнь, ты сам себе кажешься исчерпанным. Этот тупик должен стать абсолютным, и тогда ты начинаешь искать выход. У меня всегда так. Ведь все то, что мы делаем, связано со временем. Любое творчество — это совпадение. Странное, причудливое, мистическое совпадение твоего «я», твоего личного опыта, который включает в себя и любовь, и потери, и смерти, с чем-то, что можно назвать «объективной» картиной мира. События и факты твоей жизни окрашены определенной тональностью. Ты со временем учишься распознавать этот тон, и впоследствии, делая что-то, ты пытаешься уловить этот тон в рассказе, в фильме, ты подбираешь ландшафты, лица, следуя этому странному чувству тона. Это то, что имел в виду Канетти, когда говорил о Толстом: «У этой жизни есть свой тон». И этот тон ты ищешь в вещах, и когда он находится в виде лиц, ландшафтов, в виде содержания, характеров — тогда получается фильм. Вот такая странная вещь: с одной стороны, есть ты со своими тайными желаниями, со своим горем, со своей ущербностью, с другой же стороны, есть объективная картина мира. Мир сам по себе. Мир равнодушен к тебе и ничего о тебе не знает. Совпадение твоего «я», твоего опыта и объективного мира, не желающего ничего о тебе знать, и есть та точка, в которой случается сценарий или фильм. А когда этого совпадения нет, человека выбрасывает на берег, и это тупик. Таков парадокс творчества. Чтобы состоялось произведение, будь то фильм, рассказ или опера, недостаточно транслировать свой опыт, недостаточно быть искренним. Ты можешь быть искренним человеком, можешь записывать на бумаге свою боль, то, что тобой прожито, и при этом то, что ты пишешь или снимаешь, может быть абсолютно лживым. Это как мушка и прицел. Ты должен свести две эти вещи. С одной стороны — ты со своими перцепциями, с другой стороны — мир, явленный во времени.

В последнее время я все чаще чувствую, что я в гостях... Что мир, в котором я нахожусь, — это не мой дом. Представьте, мы же по-разному ведем себя дома и в гостях. В гостях мы играем по чужим правилам, мы учитываем порядки, заведенные хозяином квартиры. Мне все чаще хочется замолчать, забиться в угол и ничего не делать. Я вижу молодого человека, который живет по-своему, уверенного, говорящего на своем языке, и думаю: а может, все, что я собой представляю, все мои мысли и чаяния — это вчерашний день? Самое ужасное — это когда твой личностный опыт вдруг становится холостым. Как колесо, что крутится вхолостую на велосипеде, когда сорвалась цепь. Ты жмешь на педали, тужишься, педали крутятся, а велосипед не едет. Это так страшно — тяжелый личный опыт, любой, даже совершенно уникальный, может оказаться холостым. Люди, занимающиеся искусством, как правило, переполнены собственным опытом, но у них часто ничего не получается. Найти соответствие собственного опыта, собственной жизни и времени (его картин) — очень сложно и важно. Ведь время, в котором мы живем, имеет свой язык, и опыт должен совпасть с этим языком. У меня часто происходит расхождение со временем и далее мучительный его поиск. Это можно назвать кризисом. И вот когда кризис достигает своего предела, ты вдруг сбрасываешь с себя кожу, как змея. Сбрасываешь смыслы, эстетические фигуры и выпархиваешь в новое пространство, на какую-то новую землю.

У меня не бывает такого, чтобы я закончил одну работу и тут же приступал к другой. Не люблю ковать железо, пока горячо. Прежде чем приступать к придумыванию истории, нужно вновь обрести чувство будущего фильма. Предчувствие. Это не завод, невозможно производить фильмы конвейером. Хотя бывают очень продуктивные режиссеры, например Фассбиндер. И каждый его фильм — шедевр. Вы спрашиваете об индустрии — я с ней особо и не взаимодействую. Не то что с нашей индустрией — с любой. Индустрия — это поточное производство, нацеленное на успех. Успех можно измерить кассой — если люди смотрят, значит, они что-то в этом находят. А я не люблю слово «успех».

Иногда я думаю, кино должно быть таким, как современная музыка. Недавно я спросил своего сына, что он слушает. Ему шестнадцать лет. Он составил мне плейлист. Я послушал и не запомнил ни одного имени, кроме Билли Айлиш. Но точно понял, что в современном кино нет ничего того, что есть в этой музыке. Почему в кино нет этого духа? Духа времени. Кино снимают двадцати- или двадцатипятилетние, но часто они уже старики. Я не могу понять, с чем это связано, и раньше этого не было. Когда начинали Годар, Трюффо, Маль, их язык соответствовал духу времени. Или еще более любимые мной немцы — Фассбиндер, Шлендерф, Херцог. Посмотрите их первые работы — это же рок-н-ролл!

Сейчас индустрия говорит: сценарий — это главное. А под сценарием индустрия, видимо, понимает внятную, по лекалам рассказанную историю. Но истории недостаточно. Нужно, чтобы в этой складной истории был спрятан нескладный дух. Кино стало конвенциональным, как будто лишилось своего главного стержня — молодой, витальной, хаотической энергии. Притом что даже в театре, в российском театре, сегодня идут поиски. А в российском кино они почти не происходят. Да и в мире этого мало, куда-то подевалась очень нужная кино иррациональная природа.

Когда я учился на Высших курсах, к нам приезжал Занусси. Мне запомнилось одно его высказывание (не ручаюсь за точность цитирования), но Занусси говорил студентам: «Не пытайтесь подражать Спилбергу. Он просто маленький сумасшедший ребенок. То, что получается у него, у вас не получится». Кино не делается по инструкции. По-моему, даже большой бизнес не делается по расчету. Во всяком случае, так говорят бизнесмены. И в бизнесе, оказывается, нужны страсть, желание. Где-то я читал: если стадо баранов каждый день считать перед тем, как загнать в стойло, они чаще дохнут. Страсть всегда связана с манией. Вот представьте: ревность, дикая ревность. Человек ревнивый не дает жить объекту своей ревности.