— Хорошо мы делаем, Дэзи, что ужинаем у себя: Авдуш отказался от общего ужина и ушел к себе спать, заявив, что сильно переутомился за трое суток переезда, да и с «мамой» что-то не поладил; его симпатия ведь на твоей стороне, а она опять начинает свою «рижскую» песню, вспоминая нехорошо время прежней жизни и ее условия… Неродной матери ведь трудно угодить…

Давид Ильич одобрил мнение жены, и оба приступили немедленно к еде.

XII

Юнкер Авдуш Цепа проживал в городе Витебске в квартире своего родного отца Рихарда Цепы и почти на полном его иждивении. Отсутствие какой бы то ни было работы или занятия ставило его в зависимое положение от стариков. А при дороговизне и вообще тяжелых условиях жизни отец в свою очередь страшно тяготился этим и на помощь дочери Людмилы Рихардовны и зятя Давида Ильича смотрел только как на временное отдаление голодной катастрофы. Обстоятельства эти, правда, иногда вынуждали его при удобном и даже при неудобном случаях понуждать сына, Авдуша, поступить куда-нибудь на службу к «красным», ну хотя бы даже и в Красную гвардию, через бывшего его друга по училищу, а теперь районного местного комиссара Касуша Фрукта, который, вернувшись домой в имение «Бурый», под Витебском, сразу стал играть видную роль в этой области местного управления. Но Авдуш готов был переносить все, терпеть голод и лишения, а все же на службу к «красным» не идти. Его политические взгляды сходились вполне с взглядами на жизнь сестры и ее мужа. На реформу же и работу «С.С.С.Р-ов» и их «товарищей» в России смотрел с презрением, как и на идеи их. Все предложения отца он энергично отклонял, а на своего друга по училищу, Фрукта, смотрел уже как на врага; и при появлении его в городе или даже на квартире у отца избегал встречаться с ним и переселился на жительство в просторную комнату сестры и ее мужа — Казбегоровых. И так создалась у них крепкая и по духу и по идеям интеллигентная семья, готовая бороться за свою родину, за народ и свободу и защищать друг друга, проводя в жизнь здоровую, реальную национальную идею.

Прогулки по городу, посещение знакомых и даже гражданских учреждений, где Давид Ильич и Авдуш все же продолжали добиваться получить хотя бы ничтожные места службы, для проформы, для отвода глаз «красных правителей», делали все трое вместе; шутя и весело проводя время в своем кругу, они лелеяли себя надеждой на скорое лучшее в будущем, имея в виду исторические факты.

По общему в то время мнению, существовавшему в широких кругах просвещенной русской интеллигенции, терроризованной «красным игом», более культурные народы окраин России, как эстонцы, латыши, литовцы, территории которых были оккупированы германскими войсками, а на юге — свободное казачество и другие, не допустят господства над собою этого «красного ига». И это вполне естественно было: народы более энергичные, веками боровшиеся за свою независимость, конечно, поспешать восстановить свое историческое, именно национальное право… Не говоря уже о таких народах окраин, как Финляндии, Польши, Украины и Кубанского края, которые в достаточной мере силою использованы для расширения и укрепления обширной имперской территории, но которые до того сами веками существовали независимыми, самостоятельными национальными государствами; и только в недалеком прошлом, в начале XIX века окончательно подчинены общему течению российской имперской организации. В общем же из среды этих народов первый сделал великую услугу русской государственности, или вернее России, литовский народ. Еще с 1316–1377 годов этот народ, в лице своих Великих князей Гедимина[39]и Ольгерта[40], первый начал свою историческую добрую работу — освобождать Россию и ее народы из-под власти «черного татарского ига», почти два века, в то историческое время угнетавшего соседние русские области. Освободив от татар почти половину настоящей европейской России и всю Украину, литовский народ к концу XIV столетия[41] сам попал в зависимость, в подчинение соседних народов: сначала Польши, а затем и Российской империи. И только 18 марта 1917 года председатель Временного правительства свободной великой России с 3 марта 1917 года и глава первого русского общественного кабинета князь Львов, вероятно, предвидел настоящие «красные» исторические эксперименты и 20 марта 1917 года официально заявил представителям организованной в то время литовской общественности, что «организованное самоуправление литовского народа должно теперь же начаться в составе населенных губерний Ковенской, Виленской, Сувалкской и других прилегающих к ним округов» (Рижское обозрение, 20/Ш, № 65), в то время, конечно, оккупированных германскими войсками по праву войны.

Эти приведенные вкратце исторические факты, взятые в основу русской руководящей в то время интеллигенцией, и послужили тому, что вся интеллигенция заняла в массе выжидательное положение, надеясь на «авось», что кто-то вот-вот придет с вооруженной силой и освободит ее и всю большую российскую родину из-под нависшего «красного ига» и восстановит законность и порядок; она тем бездельно убивала лучшее время, незаметно и потихоньку подготовляя нашим героям и всему многомиллионному российскому народу неожиданные сюрпризы и тяжелые испытания.

Утром 23 февраля 1918 года полковник Казбегоров, его супруга Людмила Рихардовна и ее брат юнкер Авдуш Цепа, как-то облегченно, оптимистически настроенные, сидели у себя в комнате за завтраком и перебрасывались между собою мнениями о местных газетных новостях. Сообщалось о возобновлении наступления германских войск по всему длинному российскому фронту и об отступлении без боев остатков российских армии. По секретным же данным, имевшимся и всегда пополнявшимся полковником от «верных и преданных ему и делу» офицеров, выходило иначе: российской армии к тому времени на фронтах уже совсем не существовало. Она окончательно была разложенна агентами императора Вильгельма II. И в этом деле усердно ему помогли выборные «товарищи-начальники», ставленники комиссаров, безответственные «выборные предатели», или «товарищи-карьеристы», как их тогда еще называли.

2-й Сибирский армейский корпус же со штабом, управлениями и учреждениями, 4-й и 5-й Сибирскими стрелковыми дивизиями в составе остатков 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19 и 20-го Сибирских стрелковых полков, с дивизионной и корпусной артиллерией, еще в конце января большевики оттянули во внутрь страны, в город Ярославль и в другие места восточнее его растаяли; а некоторые полки (например 17-й Сибирский стрелковый полк), успевшие получить более крепкую «красную окраску», перебросили на Восточный фронт, в город Новотроицк, против восставших тогда